И снова педагогика

Оказывается,

"креативное поле личности - часть информационно-смыслового пространства, действуя в которой, человек воспринимает себя в качестве творца чего-то субъективно нового и личностно значимого"

Проблемка интерпретации. Вот взяла я и сочинила стихотворение...
Мороз и солнце, день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный...
И сижу горжусь и упиваюсь звучанием (личностно значимо же!), а Пушкин... какой Пушкин? Не, не слышал... - субъективно ново же

"Творчество связано с рассогласованием цели и результата, порождением побочного продукта, который и является в итоге творческим результатом."
Писал докторскую диссертацию - а получился любовный роман?

"Творчество нецелесообразно, непроизвольно, иррационально и не поддается регуляции со стороны сознания"
Пожалуй, это моя любимая цитата. Кто я, где я и что я делаю?

А еще автор пособия, говоря о разнице между развитием и формированием, ссылается на ученого по фамилии Мерлин

______________________________________

UPD: Я догрызла педагогический кактус и обнаружила в нем еще пару занятных постулатов. Как говорится, без комментариев. Оно говорит само за себя.

"Источником сознания выступает, вероятно, и космическое информационно-смысловое поле. Мозг представляет собой систему, которая берет для своей работы энергию непосредственно из Вселенной, причем кожа используется как механизм захвата этой энергии"

"Педагогу необходим отказ от моноонтического мышления (постулирующего существование только одной реальности) и введение полионтической непредельной парадигмы (признания множественности миров и промежуточных реальностей)..."

запись создана: 21.02.2012 в 22:59

@темы: работа, буквы на бумаге, научные искусы

---

Что может быть пошлее семейной драмы?

@темы: страх и ужас

---

Дорогой дневник,

я снова выскажусь в режиме сборной солянки, или дайджеста, буде кому первое определение покажется недостаточно куртуазным.

Посмотрела наконец "Отголоски прошлого", которые мы с Таней, ехидно посмеиваясь над новым амплуа Паттинсона, обсуждали по дороге домой. Да, Паттинсон, в кои-то веки играющий не вампира - зрелище непривычное. Я бы даже сказала так: Эдвард Каллен, выдающий себя за Сальвадора Дали - это почти что залог комедии. Но справедливости ради замечу, что где-то с половины фильма он весьма верибельно начинает сверкать глазами и произносить речи во славу своей гениальности, так что из-под неистребимой сущности Каллена великий сюрреалист проглядывает все отчетливей. Поначалу вовсе казалось, что история не о тех, о ком заявлено - не о Художнике Дали и Поэте Лорке, а о каких-то других, обычных людях, всего лишь носящих те же имена. Не хватало персональной символичности. Не хватало личной истории каждого. Да-да, я помню, меня уже ругали за это: человек - не идея, не набор условных знаков, это Человек, со своими страстями и слабостями, живой, смешной, ошибающийся. Но видимо, мне не дарована подобная либеральность взглядов: в исторических фигурах я упрямо желаю видеть персонажей, героев. Это был конфликт двух сильнейших чувств: любви к себе и безоглядной, беззаветной любви к родине. Две разнонаправленные страсти - внутрь и во вне. Разумеется, они плохо слышали друг друга. "Почему ты не можешь быть счастлив ради меня? Ты так эгоистичен." Детская, непосредственная, чистая эгоцентричность - которая станет визитной карточкой, на которую даже не обидеться по-настоящему. А на другой чаше - столь же самозабвенное желание чистоты и свободы для Испании. За которую не хочется, но все же не жаль умереть. Это так, немного об идейном. Если говорить о зримом, то: у Лорки-Белтрана хорошие глаза, с мыслью; Гала и правда производит впечатление таинственной демонессы; Магдалена по-декадентски красива.

"Лик победы" читается. Убейте не вспомню где именно видела аннотацию, примерный смысл которой был таков: в романе будет еще больше драк без правил, коварных предательств, неожиданно вспыхивающей дружбы, попоек и прочего веселья с сумашедшинкой. Сюда же, в качестве частного примера, отлично вписывается теперь уже точная цитата про оборону славного города Фельпа, "стремительно переходящую в ... ну, в общем, в то, во что переходит все, при контакте с первым маршалом". А в итоге все это можно описать сакраментальной фразой Андрея Белянина: "А это не война, это крупномасштабные развлечения шизофреников..." Кажется, Рокэ предвидит, что скоро настанут невеселые времена, и чей-то там превосходящий по мощности флот покажется не худшей напастью, а потому Первый маршал спешит наиграться вволю. Правда, я уже залезла в следующие тома (вот проклятое кошачье любопытство), так что умиление эксцентричными маршальскими выходками слабеет на фоне переживаний по поводу предстоящий событий. Ох, что-то будет...

Работа по-прежнему доставляет: на последнюю пару с опозданием на 10 минут пришел один студент, сообщив, что вообще-то он не хотел идти, но потом подумал, как же я буду одна. Честный, сил нет.

Пособие по педагогике продолжает радовать: перечень личностных характеристик, положительно влияющих на развитие креативности - это ж буквально инструкция к действиям. Всего-то делов - самооценку повысить. А вот раздел об успеваемости советует в профилактических целях обратное, беседы для понижения уровня самооценки. Ну-ну. На практике проверять не буду.

@темы: kvalificerad struntprat, Первый маршал на деревне, cinématographe, Отблески Этерны

---

Здравствуй, дневник.
Кругом происходит много всяких мелочей, которые, будучи собраны воедино, образуют бытие.

Поговорим о бытие?

Пытаюсь профессионально совершенствоваться. Сущность своп-контрактов мой разум по-прежнему отказывается постигать (никто не объяснит мне на пальцах сие чудо экономической природы?), но зато отлично усваивает содержание "Педагогики и психологии". Выяснила любопытное: оказывается, я - преподаватель, ориентированный на результат, а не на развитие. С виду - ничего страшного, но если закапываться в характеристики, понимаешь, что надо себя переориентировать. Развивать коммуникативные и гностические способности, угу.
Пособие гласит, что хороший педагог - тот, у которого число поддающихся обучению студентов и число положительно относящихся к обучению равно 100%. Есть к чему стремиться. А еще главное свойство, делающее преподавателя конкурентоспособным - устойчивость к эмоциональному выгоранию. Чем-то мне эта сентенция понравилась. Вообще книга забавная, в ней столько лозунгов, которые можно каллиграфическим почерком написать и повесить над рабочим столом - чтобы мотивироваться. Вот, например:

Создание новой системы из известных элементов - уже творчество.

Отсутствие конкретных знаний и умений в некоторой области
не означает отсутствия способности к данному виду деятельности.

Не делайте при помощи большего то, что можно сделать при помощи меньшего.

Держитесь в задаче возможно ближе, но будьте готовы отойти так далеко, как того потребуют обстоятельства.

Раз уж речь зашла о совершенствовании. Надо отучаться пить кофе, лопать сладкое, оставаться в зоне комфорта, оставлять дела на последний день, страдать гражданским равнодушием, отлынивать от общественно-культурной жизни и... ну и хватит пока. Нельзя же сразу стать совсем идеальной.

Приступ созидательной деятельности вылился в очередной том "Отблесков Этерны", представьте, даже с картинками и картой. Технология отработана: сшить тридцать пять тетрадей за полтора часа - не вопрос, да и рука набилась достаточно для того, чтобы без единого пузыря оклеить переплет. И никто не узнает, что книгу удалось распечатать только со второго раза, потому что в первый я совершенно по-идиотски пропустила один разворот, и страницы фатально съехали. RIP картридж. Пока шила, пересматривала "Кровавую свадьбу". Прикидывала, нельзя ли с Антонио Гадеса нарисовать Алву (ну требует душа сублимации). По отдельности эти двое хороши до безобразия, но объединить их в целостный образ не получается - не потому ли, что па фламенко так мало похожи на позиции для фехтования?

Нда, творчество... Воплощение идеи. На волне Лорки родилась песнь-подражание. Надо бы вторую часть доработать, для смысловой завершенности. Настоящие испанские мотивы - это, как выяснилось, не дробь кастаньет, розы в смоляно-черных волосах, коррида и проч., а Луна, жасмин, ножи, ночь и Смерть. Удивительно, но в подобной символической системе пишется проще и естественней. Разумеется. Это же канон .
Кстати о подозрительном соседстве в одной записи слов "ОЭ", "творить" и "канон"...

Это смутное желание писать... Но в этом деле, как вы понимаете, желание - это одно, а исполнение - несколько другое. Какие-то отдельные слова, мелькающие образы, сюжетные идеи - оно толчется в уме и требует выхода. Правда, почему не получается просто взять - и выплеснуть. Не искажая нищими лживыми словами доступного лексикона, а легко и складно, как оно существует в воображении. Не останавливаясь на подбор верных слов. На длинном выдохе. Любопытно, что в уме оно складывается из слов простых и безыскусных, но именно их неотягощенность придает им силу и выразительность. Стоит те же слова записать, и получается чушь, бред и жалкий примитив. Как странно, что для передачи одного и того же ощущения про себя, внутри и во внешней среде требуется разная по качеству лексика - во втором случае более замысловатая, отточенная, изящная, более насыщенная и мощная, если уж на то пошло.

Вот так и живем.
Слишком много слепого текста в последнее время, не находите?
Для разнообразия:

@темы: ночная галлюцинация, фотографии, voices in my head

---

...вы составили "Верность"...

@настроение: возвышенное, лирическое, мечтательное

@темы: выучить наизусть, настроение, песня

---

Дорогой дневник,
без претензии на особенную разумность и смысловую нагрузку текста. Просто об окружающей жизни.
Наконец-то прочла статью про 1,2-квадрилионный рынок деривативов, которые когда-нибудь точно устроят апокалипсис мировой экономике. Занятно. Студентов, надеюсь, в сон или ужас не вгонит. Ох уж мне эти деривативы, столь любезные сердцу Н.Ю.Гришиной! Видимо, это был кармический знак - тонкий намек Вселенной на будущее.
Мне нравится моя работа: когда в присутственных учреждениях говоришь: "Я преподаватель", окружающие уважительно кивают. А ты гордо приосаниваешься и делаешь серьезное и значительное лицо. "Крошка Енот был маленьким, но очень умным."

В последнее время я со всех сторон и во всех смыслах окружена книгами, которые представляют собой явную доминанту моего жилого пространства. Они стопкой высятся на письменном столе, оккупировали подоконники и пытаются угнездиться на и без того забитом стеллаже. "Формирование интегрально-креативного стиля мышления будущих педагогов в образовательной среде вуза", две монографии по педагогике и психологии, "Конец истории" Фукуямы, "Петербургские трущобы", семь томов "Отблесков Этерны" (ой, Рабинович сделал такой гешефт, ви не поверите!) и томик-билингва Лорки... Смесь странная, не спорю. "Впрочем, у меня извращенный вкус, это знают все".
На самом деле, я занимаюсь самообразованием, да. Но занятие это настолько не систематизировано, разнонаправленно, поверхностно-ознакомительно и отрывочно, что приносит больше вреда, чем пользы, устраивая в моей и так не очень светлой голове еще больший бардак. Однако я упорно отучаю себя от роскоши быть учеником, которому знания достаются в переработанном, организованном, готовом к усвоению виде. Нужно учиться анализировать и наводить порядок в чертогах разума самостоятельно.
Ну, с художественной литературой чуть проще. Здесь многое зависит от настроения момента, а настроение - вещь приятная тем, что приходит само и выдумывать его не нужно.
"Петербургские трущобы" открыла, вспомнив детство, когда вместе с бабушкой увлеченно смотрела многосерийную экранизацию (с тех самых пор не люблю Л.Федосееву-Шукшину, уж больно убедительна она оказалась в роли подлой интриганки генеральши фон Шпильце). Роман увлекательный, особенно если под рукой есть карта Петербурга с дореволюционными топонимами и можно на месте ориентироваться, где происходило действие, и если не жалеть времени на чтение сносок в полстраницы шестым кеглем. Увлекательный и поучительный, что ли. После него понимаешь, что заламывание рук и посыпание головы пеплом по поводу нынешней социальной ситуёвины в России сильно преувеличено. Понятно, что беззаконие, преступность, взяточничество и человеческая подлость - не есть хорошо, и нельзя оставаться равнодушным, но с другой стороны, когда понимаешь, что это с XIX века ничего не изменилось, становится чуточку легче - все ж таки это нанос не нашего "проклятого века". Другой вопрос - почему не изменилось.
А на волне увлечения "Отблесками Этерны" в целом и одним маршалом в частности пришла счастливая мысль познакомиться с испанской литературой... получше (если так можно сказать о том, чего вообще, к стыду своему, не знаешь). Достойная женской логики цепочка: Алва поёт кэналлийские песни, я ищу их отзвуки в канте хондо, набредаю на романсы на стихи Федерико Гарсиа Лорки и загораюсь едва ли не физически ощутимым желанием почитать неспешной, непонятной, рационально-неосмыслимой традиционной испанской прозы, которую учителя литературы припечатывают таинственным термином "магический реализм". Давным-давно А.Е. с энтузиазмом пыталась заразить нас, гуманитарную группу, интересом к Борхесу. С тех времен во мне еще живо смутное ощущение, что жанр несколько не мой, что это очередной кактус, скука и затея "для галочки", но... вдруг что-то изменилось?
Да, а хмельные маршальские песни... Чем не?

¿Dónde llevas tu jinete muerto?
¿Dónde llevas tu jinete muerto?

Мне нравится случайно обнаруживать первоисточники чьей-то фантазии, вдохновляющие строки и мотивы, нравится прослеживать путь символа в эпохах, странах и жанрах, нравится видеть и понимать взаимосвязь и наследование в творчестве, да-да, то самое "литература рождается из литературы". Разве это не увлекательно: вдруг, не ожидая никакого подвоха, там, где и не думалось - наткнуться изумленным взглядом на образ, идею, отзвук ранее виденного, слышанного, но почитавшегося сиротой-оригиналом? На этот счет дискутировала сегодня с одним строгим критиком. "Это плагиат. Хорошо и удобно выезжать за чужой счет," - постановил критик. А я не согласна. Аллюзии - это тонкая игра.
Собственно, к чему я все это говорю?
Просто когда, читая "ОЭ", у Лорки вдруг встречаешь "нож альбасетской работы", а потом в придачу открываешь для себя, откуда растут ноги у строк "Кони мотают мордами. Всадники мертвые." и "Когда умру, схороните меня с гитарой в речном песке", такое чувство посещает (странно и необъяснимо) - легкой эйфории от столь красивого совпадения.

@музыка: Morton Harket - Dark spaces

@темы: скажи мне, что ты читаешь, l'extatique, песня, voices in my head

---

Поисковые запросы

Стоило открыть дневник для широкой общественности, как в статистике стало появляться удивительное.

Самое прекрасное за январь

камша синий взгляд смерти рассвет - честно, никаких исключительных прав на публикацию не имею)) Сама жду
pussgurka перевод - здесь были шведоведы
могли бы прокутить - и то. Думайте в следующий раз (с)
почему поэзия это боль - вы хотите об этом поговорить?
сильвестр собу - здесь были венгроманьяки))
большое сжатие случится в 2092 году - это угроза?
проблемы на три пластыря - действительно. Всего-то делов
тростинская валентина петровна - о как! Видимо, кто-то выбирает науч.рука
танец и ветер вера камша - опять же, никаких прав не имею
китайские стихи о драконе - я, конечно, этническое меньшинство китайской группы, но не настолько
папа орнитолог - э-э-э... поздравляю!
der märchenkönig читать - вы меня интригуете
сценарий концерта с танцевальными номерами -
красный глаз юнас хассен кемири - и снова шведоведы
молодые и невинные - рецепт жертвоприношения?
alex theatre no 13 ноября - а это, видимо, вдогонку предыдущему запросу))

А еще почему-то чертова туча запросов по "Шерлоку" - от фанарта и фиков до разбора полета оного Шерлока. Не, ну... конечно, да... но... Мне казалось, что мое фанатство не выходит за пределы моей черепной коробки

@музыка: Blue fundation

@темы: kvalificerad struntprat, saker att le

---

Нил Уильямс. "Как в раю"

Нил Уильямс
Как в раю

Посвящается Крису, вырастившему сад,
и Дейдре и Джозефу, наполнившим его музыкой.

«…яко на небеси и на земли.»
Отче Наш

«…ma gia volgeva il mio disio e’l velle
si come rota ch’igualmente e mossa,
l’amor che move: I sole e l’altre stele.»

«...но страсть и волю мне уже стремила,
как если колесу дан ровный ход,
любовь, что движет солнце и светила.»
Данте, Рай

I

1

Всего лишь три великих загадки существует в мире: загадка любви, загадка смерти, а между ними, являясь частью каждой из них, загадка Бога.
Бог – величайшая тайна из всех.
Когда машина вылетает с автострады и врезается в твою жизнь, ты познаешь загадку Бога. Чувствуешь остроту ее граней, обрушившихся на тебя, и ощущаешь ее безмерность по той силе, с какой она выбивает из тебя жизнь. Ты хочешь собрать осколки и выбросить их во тьму. Тебя охватывает холод утраты, ледяной ветер, словно бы крепостные стены твоей души пали в ночи, и ты проснулся от сознания того, что вокруг – огромное незащищенное пустое пространство.
Когда выясняется, что мужчина за рулем машины был пьяным священником и что он отделался легкими травмами, ты задаешься вопросом, существует ли Бог вообще, или это твоя собственная выдумка, призванная объяснить существование случая и жестокости, ставящих крест на человеческой жизни.
Филип Гриффин пребывал в недоумении. Он желал знать, что за преступление совершила его десятилетняя дочь, какую тяжкую ошибку допустила, если тем вечером навлекла на себя смерть в виде пасторского автомобиля. В чем была виновата его жена, Анна, когда ехала в Ренела за канифолью для половинной виолончели дочери? В течение недель и месяцев, последовавших за несчастным случаем, Филипп Гриффин задавал себе этот вопрос и приходил к одному ответу: ни в чем. Это была его ошибка, кара пала не на них, а на него. Ибо страдает тот, кто остается в живых. После похорон жены и дочери он неделю за неделей прочесывал выжженное поле души и находил мириады недостатков в своей любви - дни, в которые он не произносил ни слова, возвращался с работы не в духе и отправлял детей заниматься домашним заданием, говоря, чтобы дали ему побыть одному, если они приходили с тетрадями. Поднимал газету, словно мост, и скрывался в лишенном любви мире новостей и фактов, пока не раздавался стук в дверь и он шел пить чай. Вечера, в которые он не говорил, что любит их, а только велел идти в постель и вести себя тихо, иначе он рассердится. Он отыскал все-все недостатки и пришел к выводу, что они слишком многочисленны, поэтому неудивительно, что господь Бог поразил его жизнь страданием. Он понимал, что это единственный способ продолжать жить, ибо в его глазах жизнь, наполненная болью, была своего рода очищением. Мэри и Анна ждали его на небесах, и он должен был присоединиться к ним однажды, когда сделает все возможное для оставшегося ребенка, Стивена; когда жизнь искупит все его грехи и болезнь возьмет свое.
Эти мысли приносили умиротворение. По размышлении загадка Бога была не так страшна, и Филипп мог переносить страдания, зная, что в конце концов он будет прощен.
Но прошло двадцать лет, а день прощения не наступил. Его сын, Стивен, стал школьным учителем и переехал из Дублина на запад. Трещина, что пролегла между ними в день аварии, когда оба замкнулись в великих чертагах молчания, постоянно ширилась, и отец с каждым годом чувствовал, как слабеет возможность достучаться до сына. Стивен был одиночкой; он был высок, молчалив и наделен способностью к глубоким переживаниям, и он скрылся от отца в мире исторических книг еще до того, как вышел из подросткового возраста. Теперь он приезжал раз в месяц на выходные, чтобы посидеть в гостиной напротив отца, проверяя тетради и читая газеты, в то время как маленький стереомагнитофон играл Пуччини, а на улице умирал свет.
-Здравствуй.
Был вечер позднеосеннего дня. В саду опадали листья каштана, застилая газон, который Филипп Гриффин не постригал. Маленький мужчина, он сидел у окна с поднятыми жалюзи и смотрел на дорогу, ожидая, когда появится машина сына. Когда она показалась на подъездной дорожке, он отвел глаза и взглянул в пустое пространство, словно бы рассматривая музыку. Он слышал, как повернулся ключ в двери, но не встал. Он сидел, положив руки на колени, и ждал с пугающей неподвижностью человека, разучившегося разговаривать с собственными детьми.
-Здравствуй, - повторил Стивен.
Музыка продолжала звучать. Отец приподнял правую руку на три дюйма в качестве приветствия, но ничего не сказал. Он слушал пение с видом человека, который всматривается в удаленное место. Слова витали в воздухе, но Филиппу Гриффину не было нужды произносить их, ему не нужно было говорить: «При жизни твоя мать любила эту мелодию», потому что Стивен уже знал. Ему была знакома мучительная, сладостная меланхолия этой музыки, он знал, как утешительно отцу погружаться в нее. Стивен молча сел.
Филип Гриффин прибавил громкость на маленьком кассетном магнитофоне, стоявшем возле кресла, и позволил музыке заполнить пространство между ними. Они не виделись три недели, но сидели в своих креслах, окруженные музыкой Пуччини, так, словно боялись нарушить магию звука, а в комнату проник призрак высокой стройной фигуры Анны Гриффин. Печаль, наполнявшая арию, была легкой и приятной; это ощущение было больше, чем можно выразить в словах, и пока звучала музыка, отец и сын стремились укрыться в ее недолгой прекрасной скорби; каждый думал о своей женщине.
Тяжелые золотистые гардины были убраны от окна; их не раздергивали много лет, и в складках собралась вековая пыль. Филип Гриффин сидел лицом к окну, на лицо упали полосы оранжевого света, когда зажглись фонари. Ему было шестьдесят восемь лет. Он никогда не был особенно привлекательным, но некогда отличался энергичностью. Над ушами и в ушах у него росли волосы, похожие на седые вьющиеся проволочки, а макушка была лысой и казалась очень уязвимой. Сидя, он держал руки на коленях и иногда смотрел на ладони, поворачивая их, как будто в поисках следов опухоли, которая, как ему представлялось, росла в нем. Это был человек, потерявший интерес к жизни, постепенно ставший нелюдимым. Сломленная часть его духа так крепко с ним срослась, и он так давно отбросил любые мысли о чуде, которое могло бы ее восстановить, что он не заботился о качестве жизни, ожидая, когда порвется последняя нить.
Лилась музыка, он смотрел на руки. Когда отзвучали три арии, он наклонился и выключил магнитофон.
-Замечательно, - произнес он и взглянул в наполняющий комнату сумрак, чтобы с удивлением заметить перемены, произошедшие в лице сына.

@темы: как в раю, переводческое

---

Здесь предполагался гипертекст, содержащий элементы рассуждений о погоде, самообразовании, необходимости творчества, о лестничном уме и умении отвечать хамам, об интеллектуальном лицемерии, виртуальном онанизме и Рокэ Алве (последние два пункта не связаны), но его не будет.
Все гороскопы в один голос утверждают, что Стрельцы не уживаются с Близнецами. Это мой любимый защитный аргумент, который я предъявляю матери, когда она начинает причитать - мол, чего я постоянно пикируюсь с отчимом. "За что ты его так не любишь?" - вопрошает эта практически святая женщина. Во время оно я, даже не успев признаться себе в истинной причине, загнала ее подальше, заменив лаконичным и неоспоримым "потому что дурак". Но сегодня пришло время эту причину выкопать, как топор войны. Потому что за шестнадцать лет совместной жизни он трижды изменял моей матери. Моей матери, которая еще позарилась на это недоразумение, которая из маменькиного сыночка (до сих пор каждый вечер отзванивается папеньке, сообщает как провел день) сделала более или менее приличного мужчину, которая в период очередного хренова кризиса поддерживала это истеричное чмо, которая никогда - на самом деле никогда! - не устраивала скандалов и сцен на тему "почему ты не купишь мне шубу?" и "никаких друзей!" И он еще смеет ей изменять. Я помню, что перед свадьбой его двоюродный брат силком волок его в загс, потому что в последний момент он струхнул. Да и черт бы с ним! И не надо было никого никуда тащить! Дядя Саша, да вы до сих пор так красноречиво смотрите на мою маму. Жалеете, что 16 лет назад не заменили кузена? И я жалею.
И вот снова он нашел себе какую-то драную суку в Минске. Ненавижу. Обоих. Сильно.

@музыка: Бах - Концерт для флейты

@темы: страх и ужас

---

Белое море

У Белого моря густо накрашены волны.
Скользкие камни прячут озябшую веху,
Тиной морскою сердце по скалы наполнив.
В темно-зеленые муфты из старого меха.

Белые чайки мели топчут веками,
Лишь покидая во время высоких приливов.
Связь между небом, землей, и людьми создавая,
Вечные стражи природного дикого мира.

Между зарёй и закатом расставлены снасти,
Новые дни собирают большие уловы,
Птичии крики - продрогшие судьбы отчасти,
Может и наши, оставшись когда то без крова..

На валуне моя бабка белье полоскала,
Чистила рыбу, а может, просто ждала,
Мужа с уловом, да только её вот не стало,
Чайки остались, море шальное и я.

*********************************************************

Запах соленого, влажного, прошлого, вечного,
А на руках от воды белоснежная соль.
Жизнь быстротечна и нет ничего бесконечного,
Только лишь память, а в сердце глубокая боль.

Отсюда: stihi.ru/2011/12/14/8677

@темы: выучить наизусть, настроение, стихи

---

Ни дня без происшествия

Иду утром на работу, выхожу на Шаумяна, а там - дым столбом, гаишники проспект перекрыли, пожарные машины с воем несутся. Подхожу ближе к институту: полыхает где-то на задворках соседнего с нами бизнес-центра SVR. В институте ни души, одни охранники и вахтеры, подозрительно спрашивающие: а у вас что, занятия не отменили? Лично у меня - нет, а вот студиозусы мои, то ли в честь Татьянина дня, то ли предупрежденные о ЧП, на перезачет не явились. Ну и ладно, мстительно подумала я, отзвонилась в деканат, и тут возник один из должников. Пока мы с ним обсуждали различия акций и облигаций, в аудиторию несколько раз заглядывал вахтер и пытался нас выгнать - ибо задымление. В коридор и правда попахивало дымом, но мы героически договорились до "зачета" и организованно эвакуировались под тяжкий вздох охраны - ну наконец-то! Вот такой рабочий день в центре горячих событий.

@темы: работа, idag

---

Забавное

История из жизни обыкновенной семьи:
Дочка попросила папу сделать ей костюм канарейки: "25-го утром, примерив папин наряд у зеркала, я поняла, что, во-первых, орнитолог из родителя так себе, а во-вторых, жизнь закончена. В школу мы ехали молча, и возвращались тоже в тишине.

Фото костюма канарейки

А вот тут я поняла, что костюм канарейки - это не самое страшное, что мог сделать папа"

Родительский креатив

@темы: saker att le

---

Отчетный концерт...

...нашего танцевального клуба посетила я сегодня. Если судить по набору номеров, то самые популярные направления - танец живота, что стандартно и предсказуемо, так же, как отпуск в Турции для большей части населения, и go-go (о да, раскрепощаемся и открываем потенциал своего тела вместе).
Как-то все было... на уровне очень и очень самодеятельной самодеятельности, извините за тавтологию. Конферансье этот с текстом на бумажке и сомнительным чувством юмора, туберкулезная попытка изобразить некий общий сценарий по мотивам "Ледникового периода". Ой-ё-ёй.
Настины девочки выступали вторыми. Задумка номера была необычной, по характеру подходящей скорее танцу в стиле модерн, но тем любопытнее смотрелась в этом антураже рагга. Девочки выныривали между развевающихся полотнищ белой ткани, исполняли связку, потом менялись местами с теми, кто поддерживал тканевые волны, следующая пара показывалась из "пучины морской" или из "метели" - кому как нравится представлять. Я прекрасно знаю, что группа хорошая, все работают не жалея сил, все стремятся показать класс, и тем обиднее что ли видеть, как номер сливается. Да-да, слышу: хорошо говорить, сидя в зале. Не спорю. Не критикую. Переживаю. Просто когда знаком с коллективом изнутри, видел подготовку, а потом вдруг на сцене возникает это мелкое суечение, отсутствие четкости, разнобой в движениях, когда видны все перестроения, которые должны были остаться за кадром... какое-то расстройство берет, грустно за родной коллектив. Но главное, что девчонки довольны, это радует. Настя прямо светилась после концерта, хоть сама на сцену не выходила (может, в этом причина того, что выступление оказалось слабее, чем могло быть? Не хватило поддержки лидера?) Она умничка, девочки молодцы; весной будет еще круче, я верю.
А самыми артистичными и хорошо подготовленными оказались девушки от фламенко. Я глубоко прониклась. Кто-то рассказывал, что только опытным танцовщицам разрешается надевать бата де кола - традиционной платье и пышным шлейфом, этот длинный волан в танце перебрасывается ногой. Ученица "Экспромта" справилась с этой задачей, достойной истинных дочерей Андалусии, не хуже Кристины Охос.

@темы: культура

---

"Семейство Окделлов меня рано или поздно доконает" Р.А.

Набрела на прекрасно-улыбательное. Гордая и воинствующая девица Окделл объявляет прямо-таки геррилью "потомственному сатрапу и угнетателю свободы" Первому маршалу. Ну, в фамильном духе. Мне в принципе не нравится фанонный Рокэ, даже с косичками, но автор замечательно прописала образ мыслей Айрис: от по-юношески мрачного и пафосного ожидания неминучей смерти, до злорадного веселья при мысли о маршальском "добром утре"

Перышки у птички...

…Окно приоткрыто – компаньонка, госпожа Луиза, позабыла закрыть, когда спать ложилась. Ветер шуршит в кустах под окном – хороший, теплый, в Надоре тоже такой бывает, только редко, летом, когда выдастся погожий денек. Может, и этот прилетел из Надора?
Ветер пытается распахнуть раму настежь – будто хочет выпустить Айрис на свободу – но нет, кресло к окну придвинуто, приоткрытая рама упирается краем в его спинку. Ничего-то у ветра не получится. Разве что тяжелые занавеси темно-синего шелка чуть-чуть колыхнет. Потом вернется – и принесет ей из садов у реки запах цветущей сирени и яблонь, с улицы – залихватскую песню пьяного гуляки, с крыши особняка – мяуканье кошки… Брысь, отродье Чужого! Ишь, пришла, навестить родственничка… А с колокольни святого Франциска – мерный гулкий бой огромных часов – раз… два... Все.
Это что, уже два пополуночи? Вроде бы вот только что было светло! Значит, она все-таки не выдержала – по-настоящему заснула. А ведь хотела только притвориться, чтобы ее все оставили в покое и убирались к Леворукому, вместе со своими нравоучениями, кошачьим корнем и холодной водой!
Алва ее наказал. Отвел за руку в спальню и запер. Говорит: раз огрызаешься и дерзишь – сиди тут, вот когда научишься себя вести, будешь ужинать со взрослыми. Ну, на самом деле он, конечно, не так сказал – но смысл был такой! Подумаешь! Нужны Айрис эти ужины со взрослыми, как соловью клавикорды!..
…Не успели за стол сесть – началось! Не так сидишь, не так вилку берешь, не так хлеб жуешь… Нет, не то чтобы он ей стал мораль читать, или по рукам бить, как матушка, вроде бы и говорил спокойно, даже ласково – но ей-Создатель, лучше бы наорал и прогнал из-за стола!
И хоть бы еда была обыкновенная – суп, там, или каша, что Айрис дома ела, что все нормальные люди едят каждый день. Но ведь нет! У них же все не с подвохом – так с вывертом, у этих кэналлийцев! Подали сперва салат – Айрис думала, что за огурцы такие, длинные и в палец толщиной? Оказалось – спаржа. Так вот она какая! Хоть попробовать… А стволики эти спаржевые тонкие, да еще твердоватые, чуть-чуть отваренные – никак их на вилку не наколешь! Улучила минутку, когда Ворон отвернулся, взяла один стебелек пальцами, головку откусила – и ведь правда вкусно оказалось!
Только пару стебельков съела – и тут этот кошачий герцог ей, этак ехидно: допускается, конечно, брать спаржу руками – но это по старым правилам, а вообще-то для нее вот эти щипчики специально лежат! Да в руку ей эти щипчики, как маленькой, вложил, и показал, как управляться со спаржей. Смотрит, как Айрис подцепляет стебли, как у нее рука дрожит от стыда и злости, как спаржа выскальзывает… Еще и улыбается – скалится, котище закатный! И хлеба, говорит, не весь ломоть надо брать в руку, а по кусочку пальчиками отламывать, вот так…
Конечно, после такого Айрис уже кусок в горло не шел – хоть бы и самый лакомый, даже и пирожное-корзиночка с желе и виноградом. Вот она ничего больше есть и не стала. Сидела прямо, как дома выучили, будто метлу проглотила, руки на коленях, взгляд прямо перед собой, губы сжала изо всех сил, чтобы не заплакать – потому что Окделлы не плачут, тем более на виду у врага. А этот… этот… ей опять: что ж вы, говорит, ничего не едите, герцогиня – или Кончитина стряпня не нравится?
Айрис сперва, как по этикету положено, спокойно и холодно – сквозь зубы – сказала, что уже сыта. Другой бы понял – а Ворон ей нарочно наложил полную тарелку всякого вкусного: вы говорит, еще ничего и не ели, хоть попробуйте! Но если б Айрис попробовала – она была бы не Окделл! Кэналлиец ел себе, будто никакой девочки тут нет и не было вовсе, пил вино – темно-красное, как кровь, оно так и называется – «Черная кровь», и сам Алва весь черный: волосы, и камзол… и душа черная! Ворон… падаль клюет…
Айрис сидела, как каменная, только иногда искоса поглядывала на кэналлийца, так, чтобы он не заметил. Не хотела глядеть – а все равно гляделось. И ведь ухитрился он, проклятый, поймал ее взгляд, и говорит: так, значит, эрэа, вам мое общество портит все удовольствие от трапезы, я правильно вас понимаю? Насмешливо так. Он вообще, этот Алва, умеет нормально разговаривать, так, чтобы не язвить и не издеваться? Ну, Айрис тут уже не стерпела и спросила прямо: а вам бы, господин Первый Маршал, понравилось ужинать с убийцей своего отца?
Встала, стул отодвинула – ножками по полу провезла, ох и противный звук вышел, наверняка на паркете царапина, так Ворону и надо! – и к двери пошла. Выпрямившись, на негнущихся ногах, и голову вскинув, словно в церемониальном танце. Вот только Алва, черный котяра, ее догнал в два шага, схватил – пальцы как железные, будто кандалы на руке защелкнул! – и потащил по коридору, а она, стиснув зубы, старательно делала вид, будто идет с ним по доброй воле – потому что не вырываться же ей было в присутствии слуг!
Да и кошки с две от него вырвешься, от Ворона. Папа вон какой был большой, сильный, на медведей охотился – а с кэналлийцем справиться не смог. Ворон его убил.
Убил папу. И разорил Надор. А теперь мучает Айрис. Потому что ему это нравится. Вчера как схватил за руку – чуть не сломал!
Айрис ему отдали. Потому что не Ричарда же, наследника, было в заложники посылать! А она – девчонка, да к тому же некрасивая, и больная, чуть что – задыхается. Айрис – не жалко. Все равно – долго не проживет. До двадцати – самое большее. Так дядя Эйвон сказал матушке – Айрис за дверью стояла и слышала все! Вот и прекрасно. Значит, напоследок надо пожить в свое удовольствие! Делать все, что хочешь. Говорить все, что хочешь. И плевать, что с тобой за это будет. Может, Ворон разозлится – и убьет. Как папу. Хорошо бы. Хоть меньше мучиться…
Посидите, говорит, у себя, эрэа, пока не успокоитесь. Это значит: не выходи из комнаты, пока дерзить не отучишься. А вот Айрис сейчас возьмет и выйдет – ему назло!
Большой дом – а все-таки меньше, чем Надор. Надо все поглядеть как следует, где тут какие закоулки – чтобы, если что, прятаться можно было от Ворона...
Она медленно, осторожно приподнимается… садится… спускает ноги с постели. Ковер возле кровати, мягкий, пушистый – а в Надоре она, проснувшись, ступала босыми ногами на вытертую волчью шкуру – волка папа убил на охоте, давно еще…

Айрис протирает пальцами глаза. Она вечером заснула, даже не умывшись на ночь. И не раздевшись. Значит, Луиза стащила с нее, сонной, платье – кто ее просил? Вот теперь Айрис самой не одеться, и что за манера у этих взрослых лезть не в свое дело, и какой котяра выдумал эту дурацкую шнуровку на спине, а не спереди! Ничего. И так сойдет. Кто ее ночью увидит?
Фонарь надо взять. Кованый, ажурный, чеканные медные вороны с четырех сторон. И тут вороны! Свечка есть, хватит, чтобы весь дом обойти. Где тут эти кэналлийские штучки, как их… да, спички? А, вот, у Луизы на столике. Айрис знает, как с ними управляться, видела, как это компаньонка делает.
Девочка зажигает спичку, – и чуть не роняет на постель, до того громким в ночной тишине кажется шипение вспыхнувшей серы: тьфу, еще не хватало, чтобы Луиза проснулась и принялась Айрис укладывать и, как маленькой, колыбельные петь, – с нее станется, с эрэа Луизы! Алвой нанята – что тут говорить! Поднести спичку к свечке в фонаре – осторожно, медленно, прикрывая рукой огонечек, чтобы не задул озорной ветер. Айрис кое-как приподнимает тяжелый матрац и вытаскивает из-под него кинжал в ножнах с полустертым тисненым гербом – вепрь у скалы. «Поросенок». Медленно, с усилием вытягивает из тугих ножен клинок, любуется отблесками пламени на синеватом лезвии. Кинжал надо с собой брать всегда, это непременно – зря, что ли, она его из Надора тайком, под юбками притащила? Во-первых, он – папин. А во-вторых, кто его знает, может тут в коридорах по ночам призраки бродят. Или выходцы. Те, кого Алва поубивал на дуэлях или в Ренквахе утопил. Конечно, с ними можно договориться… наверное… это же все-таки Люди Чести! Но кто знает… Лучше взять один клинок, без ножен – чтобы, если что, сразу ударить… Ключ в двери торчит. Так, а что, если стащить и его тоже? И запереть снаружи дверь – а ключ куда-нибудь припрятать! Точно! И пусть ее надсмотрщица, наемница подлого Алвы, утром хоть по каминной трубе и через крышу к завтраку выбирается!
Айрис осторожно приоткрывает дверь – петли смазаны на совесть, не скрипнули, уже это хорошо! В Надоре на весь этаж была бы музыка… Прислушивается. Выглядывает. Никого. Все тихо. Вперед! Она на цыпочках выходит в коридор. В особняке тепло, но ей все равно зябко в одной тонкой сорочке, батистовой, с дурацкими розовыми и зелеными оборочками – вот чего в Надоре никогда не водилось, только лен и простой фасон, мешок с целомудренными завязками у самой шеи. В таком можно было и в коридор выйти, если ночью приспичит. А в батистовом с кружавчиками баловстве неловко и непривычно. «Какое бесстыдство!» – непременно поджала бы губы тетя Аурелия. Ну и плевать. Окделлы хоть бы и совсем без сорочки – все равно Повелители, кровь никуда не денешь! Может, привидения за свою примут… Или слуги, если кто проснется, примут за привидение…
Чтобы плотно прикрыть тяжелую дверь, ей приходится поставить фонарь на пол, и кинжал тоже положить, а ключ взять в зубы – от железа во рту противный соленый привкус, – такой бывает, когда носом идет кровь… Девочка повисает на затейливой бронзовой ручке всем худеньким телом, потом тычет обслюнявленным ключом в замок – раз, другой… ура, попала! Оборот… и еще один. Есть! Теперь в правую – кинжал, в левую – фонарь… нет, сперва – ключ... Куда? Ну кто придумал ночные сорочки без карманов? Так, а если… Кинжалом подпороть оборку – и на нее ключик привязать! Потом она придумает, куда этот ключ запихать – так чтобы потом до Излома со всеми собаками искали… Впрочем, Алва не держит собак… Ну хорошо, тогда – со всеми воронами из Нохи! Представив себе Алву с большущим вороном на сворке вместо пойнтера, девица Окделл-старшая поскорее утыкается лицом в портьеру, чтобы не прыснуть со смеху.

Айрис бродит по темному пустому дому, бесшумно ступая босыми ногами по пушистым ковровым дорожкам. Заглядывает в каждый уголок, приоткрывает осторожно двери – те, что не заперты. При этом она выставляет кинжал перед собой, отчаянно стискивая рукоять – ну-ка, эр призрак, Рамиро-Вешатель, попробуй-ка нос высунуть из-за полога! Герцогиня Окделл тебе покажет! Но во всех гостевых спальнях пусто. Даже моли нет. И в гостиных – зеленой, красной, с резными панелями… И в библиотеке. И все равно – что-то шуршит, где-то потрескивает… То ли старинная мебель скрипит, рассыхается, то ли мышь грызет сухарь… То ли тишина с темнотой друг другу от нечего делать сплетни пересказывают…
Дверь. Тяжелая, темная, резная. Портьеры отдернуты наполовину. Ну-ка, заперта? Открыта! Девочка, прикрывая ладошкой фонарь, осторожно заглядывает в комнату. Интересно, что тут… Стол… Поставец… Резной, с накладками… и куда столько ящичков? Кровати не видно, и диванов тоже. Значит, не гостиная и не спальня. Ой, это еще что?! Чудище клыкастое! Фу, слава Cоздателю – просто головы кабаньи.
Кошки с котятами! Да это ж кабинет Алвин! Куда ее позавчера, из кареты высадив, привели, чтобы вороньему герцогу представить!
А что если..?! Мысль влетает ей в голову, как шальной ветер: она сейчас Алве – отомстит! И страшно отомстит! Чтобы у Ворона при мысли об Окделлах перья вставали дыбом! Так… Просочившись в комнату и осторожно прикрыв за собой дверь, герцогиня останавливается у порога и, подняв фонарь, обводит взглядом кабинет, намечая план кампании. Значит, стол. На нем – бумаги. Важные. Государственные. Разрознить, скомкать, перепутать – чтобы сам Леворукий утром не разобрал! Еще бы рожи на штабных картах нарисовать… А из приказов наделать птичек и корабликов… Но это успеется. Подумаешь – бумаги… Вот поставец – это должно быть интереснее! В ящичках, наверняка, полно всякого занятного, духов, благовоний… снадобий кэналлийских… Вот мы и поглядим… И тоже все переложим, перепрячем, смешаем, в окошко выплеснем! Еще неплохо бы клею, если найдется, налить на кресло – чтобы гадкий Ворон штанами прилип…
Айрис крадется к поставцу. Решив начать с нижних ящичков, которые побольше, она опускается на ковер, тихонько протягивает руку… торчащий в замке изящный ключик неожиданно легко поворачивается, раздается тонкий музыкальный перезвон – а в ответ сонное полуворчание-полустон у нее за спиной!
Девочка замирает. Кто здесь? Призрак? Выходец? Закатная тварь? Айрис так и сидит на ковре, держась пальцами за ключ, боясь вздохнуть – не то что пошевельнуться или опустить руку. Сейчас это что-то из тьмы прыгнет, вцепится… Но все стихло. Показалось? Айрис напряженно вслушивается – и улавливает чье-то тихое сонное дыхание. Тут кто-то есть. Кто-то живой – ведь ни призраки, ни выходцы дышать не умеют! Насчет закатных тварей Айрис не уверена – но и они, наверное, тоже – нет, потому что разве есть воздух в Закате? Она медленно-медленно оборачивается. Встает. Поднимает фонарь. Ага, вот ты где! Темная фигура в кресле, у дальнего конца стола. Вроде, мужчина. Сидит, положив голову на руки. Похоже, спит – и спит крепко, иначе бы проснулся, когда замок зазвенел. Черный колет. Черные волосы… Алва!! Это он, значит, тоже не лег спать как полагается, а сидел тут допоздна… И заснул. Что, не мог пойти в спальню?
Она подкрадывается. Чувствует у щиколотки что-то твердое, холодное… Ой, да это же бутылка! Всего-навсего. На ковре, у ног Ворона. Пустая. И вон еще, под столом лежат… Да он же тут пьяный в дымину дрыхнет, отродье предателя! В стельку, в доску, в задницу пьян, как полковник Штросс в день святого Фердинанда! Айрис с яростным наслаждением припоминает все простонародные словечки, подслушанные у Бэт, у Мэри, у старой Нэн, у конюха Нэда, все, что герцогиням не дозволено произносить даже мысленно – и со смаком, одними губами, боясь разбудить спящего, говорит, пробует на вкус каждое словцо, как давешние яства за обедом не пробовала – так тебе и надо, кэналлиец вороний! Повелитель ветра, подумаешь! Скалы Ворона завсегда камнем подшибут!
Камнем. Или – сталью. Она убьет Ворона. И разом освободит Талигойю и Надор. Сейчас. Другого такого случая не будет! Да, потом ее схватят кэналлийцы, черные, пахнущие чесноком и вином, и поволокут в Занху, и верзила в красной маске отрубит ей голову. Ну и что – ведь Айрис так и так долго не проживет. Зато страшного Алву тоже положат под каменную плиту, откуда ему не вылезти во веки веков, и день его похорон станет самым большим праздником в воскресшей Талигойе! И гнусный толстый полковник вылетит из Надора, обгоняя собственную толстую лошадь! А на башнях замка взовьются флаги – как было при Джеральде и Льюисе! Будет веселье, пир, музыка… А в часовне рядом со статуей Алана займет свою нишу она – святая Айрис Окделл!
У нее внутри все дрожит, как натянутая струна. Герцогиня ставит на пол фонарь. Перехватывает кинжал поудобнее. Торопливо вытирает ладони о подол сорочки – рукоять не должна скользить в руке, говорил капитан Рут…
Зайти со спины и – всадить. До конца. Чтобы герб с гарды на коже отпечатался! Как в той книжке, которую Айрис читала как-то тайком от матушки…
Она примеривается. Куда лучше бить? Самое верное – под лопатку, в сердце, она читала, в книжке у Дикона. Под лопатку еще попасть надо… прорезать плотный и скользкий шелк колета, да с одного удара, иначе только лезвие об вороньи ребра поломаешь – вон у него, у Алвы, какая спина худая, костлявая… Вроде и ест досыта… И пьет… и убивает, кого захочет… Чуть не каждый день – так говорил дядя Эйвон…
Айрис опять заносит кинжал – и опять опускает руку: «Не могу. У меня силы не хватит».
Айрис еще ни разу в жизни не убила никого. Даже мышь или лягушку. Хорошо ли это – убивать сонного, в спину, пусть даже и Ворона? Пустят ли ее в Рассвет после такого? И потом, ну, предположим, вонзит она кинжал в спину Алве, ну, отправится он прямым ходом в Закат… И будет по Закату шататься пьяный вдребезги! Чего доброго, еще и песни там орать начнет, как конюх Нэд, только по-кэналлийски… Проснется в Закатной пустыне, на раскаленном песке – и будет сидеть, хлопать глазищами, и не поймет спьяна, ни где оказался, ни кто его туда спровадил, ни, главное, за что! И толку-то папин кинжал пачкать вороньей кровью…
Алва бормочет во сне, возится, стараясь поудобней умостить на сложенных руках тяжелую голову. Айрис тихонько становится совсем рядом, наклоняется, смотрит… Лицо у спящего кэналлийца совсем не злое – только усталое. Может, он, когда спит – забывает, что злиться и язвить надо? Волосы растрепались, несколько прядок выбилось из небрежно стянутого атласной черной лентой хвоста. Длинный у Алвы хвостище – ниже лопаток, почти как у женщины. И толстый, если косу заплести – наверное, в руку толщиной выйдет, не меньше! А если – две косы?
Именно две косы, осеняет герцогиню, девчачьи косички, подвязанные «корзиночкой»! И бантики – непременно! Розовые! Оборки оторвать от сорочки – даже смешнее будет. А утром Ворон кое-как продерет глаза, схватится за колокольчик – слуг позвать, чтобы принесли огуречного рассола, или чем там у кэналлийцев принято лечиться от утренней головной боли… Они войдут – а их драгоценный монсеньер..! Да над ним же потом весь город кататься будет со смеху! Хорошо бы еще к нему с утра пораньше кто-нибудь в гости приперся… Гвардеец какой-нибудь, с приказом, из дворца! Алва от этого не умрет, конечно – подумаешь, бантики… Но над кем смеются, того не боятся – так говорил папа!
Усевшись на ковер, она торопливо, вкривь и вкось отпарывает и отдирает дурацкие кружевные оборочки. Хорошие ленты получатся!
Потом крадучись снова заходит Алве в тыл, протягивает руку… тянет за кончик ленты… Нет, так не выйдет, тут двумя руками надо, если не хочешь Ворона разбудить… Тогда кинжал – на стол, вот так, узел чуть придержать – и потянуть за кончик… нет, за другой… Тугой скрипучий атлас потихоньку поддается, скользит… Есть!
Айрис беззвучно смеется, глядя, как волосы кэналлийца рассыпаются по плечам – густые, тяжелые, блестящие. А Ворон спит, даже ничего не почувствовал, это надо же было так надраться! Она осторожно трогает пряди, перебирает, раскидывает на две стороны, делая пробор – волосы у Ворона, оказывается, жесткие, как грива старого Баловника, или как вороньи перья. «Перышки у птички, у Айри две косички», – так, бывало, напевал ей папа, пока рядом не было ни матушки, ни тети Аурелии…
Сейчас она Алве за папу!.. Руки у девочки дрожат, она чуть не роняет обрывок кружева. Ничего, уговаривает себя герцогиня, это ничего, она же умеет, сколько раз заплетала косы и куклам, и сестренкам, нужно просто представить, что это тоже кукла, только очень большая, в человеческий рост… Эх, сюда бы еще расческу… Ага, и щипцы для завивки, и папильотки! Не многого ли хочешь, Айрис Окделл?.. Обойдемся. Тем более что одна коса уже готова. Так, завязать ленту двойным узлом, да затянуть, чтобы кошачий кэналлиец утром подольше мучился. Давай другую…
И ведь Алве, похоже, нравится то, что она делает! Урчит во сне, и Эмильену какую-то зовет, котище! Погоди, будет тебе крошка Эмильена – утром в зеркале! Ч-ш-ш-ш… баиньки, птичка моя нохская… цыпа-цыпа, ну-ну, тихо… кис-кис-кис… перебрать ласково волосы, погладить по плечу, по спине… Затих. Улыбается во сне. Красивый… Вот так и лежи, не вертись… А мы тебе косички подвяжем… Перышки у птички, у Алвы две косички…
Девица Окделл старательно завязывает Алве второй бант. Отступает на пару шагов, чтобы полюбоваться результатом. Чуть не спотыкается о бутылку. Тут взгляд ее падает на обезображенный подол сорочки. Ключ! К оборке привязан. А ведь его тоже нужно куда-то спрятать, чтобы утром госпожа Луиза… Айрис быстро оглядывается, ища подходящее место для тайника. В поставец, в ящичек? А вдруг там в замке еще какая-нибудь алвобудительная хитрость окажется? В бутылку засунуть? Нет, горлышко узковато… Придумала! Девочка злорадно усмехается, потирает руки, и, оторвав ключ вместе с клочком оборки, согрев в ладонях, осторожно засовывает его Алве в прическу – под левую косу! «Ну и рожа у него будет, когда он прочухается!». Этакое зрелище нельзя упустить, хотя бы оно стало последним в ее жизни.
И Айрис не упустит! А значит, останется тут. Тем более что Алва, когда проснется и разозлится, наверняка бросится искать ее по всему особняку – но только не у себя под носом!
На одном окне шторы задернуты – наверное, Алва вечером прикрыл, чтобы в глаза не било закатное солнце. Вот и хорошо. Сидеть на подоконнике жестко и холодновато – но терпимо, и в окно можно смотреть… Только за окном темный пустой двор и ничего интересного. Айрис сжимается в комок, обхватив руками колени. Ее клонит в сон. Она дремлет – но время от времени просыпается и нащупывает рядом верного «Поросенка»…

…Сквозь сон она слышит чьи-то голоса. Проснувшись и прислушавшись, понимает: за портьерой – Алва… и еще кто-то, самое меньшее – двое. Кто бы это мог быть? Кошки, да ведь уже белый день на дворе! Создатель, сделай так, чтобы им не вздумалось в окно выглянуть!
Похоже, все вышло так, как она мечтала: раз до сих пор еще никто не отдернул штору, значит, Алва тоже только что проснулся. И проснулся не потому, что выспался – иначе с чего бы ему так злиться? А герцог злится, и здорово злится, хоть и старается этого не показывать. Кто-то разбудил Алву. И на этого «кого-то» Ворон не смог так просто каркнуть и спать дальше – значит, этот «кто-то» – не слуга и не паж!
Это надо видеть – и она увидит, и плевать, что потом про нее будут говорить. «Поросенок» проверчивает в занавеси аккуратную дырочку, через которую очень даже удобно подглядывать – и все видно! Ну, то есть все, на что стоит поглядеть.
- Но, соберано… вы… – на чернявого домоправителя жалко глядеть, до того не ладится к его смуглой бандитской роже тревожное и растерянное выражение.
- Росио, так больше нельзя… Я знаю кэналлийские обычаи – но ведь не до белой же горячки!… – высокий стройный блондин в военной форме осторожно, но властно кладет Алве руку на плечо – тот ее раздраженно стряхивает. Интересно, это кто позволяет себе так Первому Маршалу выговаривать? Айрис становится даже немного обидно за Алву.
- Рокэ, давай сейчас поедем к нам… Отдохнешь, выспишься как следует… – второй, такой же светловолосый и черноглазый – будто их в одной форме выпекали! – У тебя голова болит, Росио? Тебе, может, маковой настойки дать, чтобы ты поспал?
- Хуан, да исчезни ты с глаз долой, ищи этот закатный ключ, ломай замок, только оставь меня в покое! – ярость клокочет в голосе Алвы, как суп в котле, и домоправитель бочком-бочком исчезает за дверью. – Эмиль, Лионель, сколько можно повторять: со мной все в порядке. Пил я вчера не больше обычного!! И никакой горячки у меня нет. Ну что вы уставились, будто у меня кошачий хвост на лбу вырос?!

Это даже больше, чем Айрис хотела! Ох, и рожа у Алвы! Ох, и вид! Один бант розовый – а другой светло-зеленый, и растрепанный, нитки болтаются. И кончики кос торчат, как трава на кочках возле ручья, у самой воды, где Айрис всегда запрещали ходить, чтобы ноги не промочила! И, судя по всему, он еще не понял, в чем дело!.. Герцогиня изо всех сил зажимает себе рот синим бархатом – смех просто разрывает ее изнутри.
- Рокэ… Ну поехали… У нас тихо, никто не потревожит… Я из Сэ такого вина привез…
- Так. Одно из двух. Либо вы мне сейчас же объясняете все. Либо я еду с вами – в Ноху!
- Росио, – не отстает тот, кто предлагал Алве отдохнуть, и в глазах у него чуть не слезы стоят. – Росио! Ты что, совсем ничего не помнишь, что с собой натворил?!
- Значит – в Ноху, – произносит Алва страшным тихим голосом – совсем как матушка, даже страшнее!
А второй блондин на это кивает с хмурым видом:
- Хорошо, Рокэ, сейчас сам все увидишь… Надеюсь, ты хотя бы после этого, хоть ненадолго бросишь пить!
- Лионель!!
Но светловолосый – тоже красивый, похож на Леворукого с картинки в матушкиной «Эсператии» – уже не глядит на готового взорваться от злости кэналлийца. Приоткрывает дверь – из коридора раздается испуганный писк, судя по всему, не в меру любопытная молоденькая служанка едва успела отскочить от замочной скважины.
- Прощу прощения, дорита, вас не затруднит принести нам зеркало?
Просимое появляется немедленно – видно, служанка в кармане его носит, и не боится, что ее выругают за кокетство! Зеркальце подносят Алве. Беспокойный Эмиль и тут устраивает холтийские пляски – «Рокэ, ты только не волнуйся… Рокэ, все хорошо… Только лучше сядь… вот так…».
Алва, отмахнувшись от Эмиля, почти выхватывает у Лионеля безделушку. Усаживается – да не на кресло, а прямо на стол, кое-как отпихнув стопку бумаг – разве так можно? Смотрит. Долго смотрит. Трогает волосы. Подергивает банты. Пожимает плечами. Качает головой. Близнецы – конечно, близнецы! – настороженно следят за каждым его движением.
И вдруг Ворон разражается хохотом! Его просто пополам сгибает!
- Росио! – восклицают хором светловолосые, – Росио! Ты что?
- Ок-дел-лы! – с трудом, давясь от смеха, выкаркивает Ворон. – Ок-дел-лы – это… это неописуемо!!
- Разрубленный Змей! Где Окделлы, при чем тут Окделлы, Рокэ? – вопрошает Лионель, а сам быстро оглядывается, не иначе – прикидывая, как Алву сподручнее хватать и чем вязать, если драться начнет.
Вороний герцог, кое-как отсмеявшись, рассказывает: ему по старому обычаю отдали на воспитание отпрыска бедняги Эгмонта. Это дитя мятежника на днях привезли. Вот только письмо эрэа Мирабелле не продумали как следует, не указали, какого пола дитя должно быть прислано! А герцогиня не преминула этим воспользоваться – она ведь неглупая женщина, эта эрэа Окделл. Наследника, Ричарда, оставила в Надоре – а в Олларию прислала старшую дочь! Так вот, эта самая дочь, судя по всему, решила назначить Первого Маршала любимой куклой!
- Айрис Окделл? – уточняет дотошный Лионель.
- Да, дружище, – кивает кэналлиец. – Именно так эту кошчонку в обносках и зовут. Маленькую, серую, царапучую дикую кошчонку. Ну, теперь ты видишь, что спятил не я, а кое-кто другой?
- Вижу.
- И я вижу, – подхватывает Эмиль. – Прости нас, Рокэ…
- Так и быть, – кивает герцог, и смеется, мотает головой, как морисский конь, и концы ленточек у него смешно болтаются, – на этот раз Ноха обойдется без нашего присутствия.
И, распахнув дверь настежь, на обе створки, предстает во всей красе перед сбежавшимися слугами, и отдает приказ, коротко и резко, будто на поле боя: девицу Окделл – ко мне! Будто Айрис – теньент какой-нибудь. К нему, как же – сперва пусть еще найдут!
- И, да, Кончита, раз уж ты все равно тут – зайди, расчеши меня, что ли! А то юная эрэа с утра пораньше развлекаться изволила…
Толстая Кончита в желтом с цветочками переднике, как прибежала с кухни, с черно-седой косой на роговом гребне и крупными красными бусами в две нитки, принимается распутывать затянутые Айрис узлы, причитая и чуть не плача от радости, что обожаемый соберано не сошел с ума от пьянства – хотя прилагал к этому все усилия!
Одна коса с грехом пополам расплетена, когда в дверь заглядывает Хуан, и докладывает, что дориту Ирис нигде так и не нашли, и ключ от ее покоев тоже, видно, закатный котенок поиграть утащил, но дора Луиса из-за двери говорит, что платье и туфли герцогини на месте. Айрис потирает руки, задыхаясь от счастья – так их всех!
Тем временем Кончита принимается за вторую маршальскую косу – и, к радости домоправителя, обнаруживает злосчастный ключ. Теперь под Айрис чуть подоконник не трясется от дружного хохота Алвы и обоих близнецов! И старая кухарка смеется, и утирает пышным, вышитым гранатами рукавом выступившие слезы.
- Окделлы! – стонет Ворон, покуда кухарка умоляет его не вертеться и посидеть спокойно – «А то вон дорита как узел затянула!». – Одно слово: Окделлы!
- Право, Рокэ, этой девице не откажешь в изобретательности! – усмехается Лионель, совсем как Леворукий. – Клянусь всеми кошками, я заинтригован! Могу ли я надеяться быть представленным твоей воспитаннице?
- Должно быть, презанятное существо! – подхватывает Эмиль.
- Разумеется, я вас познакомлю, – улыбается Рокэ, будто кот, которому сливки в мисочку льют, да притом щедро, от души, – если кошечку удастся найти и выловить до вашего отъезда.
Кончита наконец-то кое-как справляется с хитроумным узлом, расплетает вторую косу Рокэ, тот с облегчением встряхивает головой, волосы у него теперь слегка волнистые – и ему идет! Прохаживается по кабинету – засиделся, пока его расчесывали… Подходит к окну… Рывком отдергивает штору – и…
- Вот вы где!
Только не отводить глаз. Не подавать виду, что испугалась. Да она и не испугалась вовсе. Ей все равно. Вот только изо всех сил дернуть занавеску – чтобы слетела с крючков. И накинуть на плечи. А что, ведь даже приговоренным к смерти позволяют одеться!
- Должен признаться, я вас недооценивал, эрэа: после такой отчаянной – и весьма успешной! – диверсии – спрятаться буквально под носом у противника! Вы, оказывается, способны к тактическому мышлению!
Айрис сидит на подоконнике, свесив ноги, кутается в занавеску, сжимает рукоять «Поросенка» и молчит, поджав губы как тетя Аурелия и глядя прямо в синие Вороновы глазищи.
- Знаете, герцогиня, когда я был маленьким, мои старшие сестры забавлялись со мной примерно таким же образом. Было довольно мило с вашей стороны напомнить мне о детстве, – усмехается, котище. – Вот только шутка с ключом, на мой вкус, вышла неостроумной и детской.
Неостроумной, говоришь? Тогда чего же ты ржал, как Баловник на овес, вместе с этими белобрысыми!
- Право же, герцогиня, вы бы еще за шиворот мне этот ключ засунули. Или в штаны.
Девочка вскидывает голову еще выше, будто хочет пересчитать на люстре подвески:
- Спасибо за идею, герцог. В следующий раз именно так и сделаю.
- Как вам будет угодно, дорита, – издевательски, как кажется Айрис, улыбается Ворон.
- Так это и есть… – оба блондина подошли ближе, рассматривают ее, будто она какая-нибудь зверушка. Как эр Эмиль сказал? Занятное существо? Хорошо же, будет им существо – занятнее не придумаешь!
- Да, квальдэто цэра, это и есть моя очаровательная воспитанница, кошки ее дери!
А сейчас могу ли я покорнейше просить эрэа отправиться к себе и подумать до ужина о своем поведении? Может быть, заодно придумаете мне более элегантную месть…
Да что он себе позволяет, этот…!!! Ярость и отчаяние, злость на Алву, на белобрысых, что смотрят, и на себя за то, что слаба и слишком хорошо воспитана, за то, что не смогла накануне ударить Ворона в спину, захлестывают Айрис с головой, и она, уже не соображая, что делает, бьет Алву кинжалом, почти не целясь, снизу вверх, под ложечку, как Рут учил Дикона – как выйдет, так и выйдет, помоги, Создатель, если ты есть!
- Рокэ!!
Ворон вовремя отпрянул – лезвие даже не пропороло черный шелк. Проклятая штора! Рука запуталась! Даже вещи в этом доме – и те против нее! И на запястьях снова стальные пальцы, и возле локтя – тоже, и «Поросенок» падает на ковер с глухим стуком, и совсем рядом – ненавистные синие глаза, насмешливые и холодные, будто она не с кинжалом на Алву бросилась, а так, соус на скатерть пролила за столом!
- Вообще-то, эрэа, холодное оружие принято носить на поясе и в ножнах – так намного безопаснее и удобнее, уж поверьте моему опыту, – изрекает Ворон самым что ни есть светским тоном. – Лионель, отпусти герцогиню – у нее же синяк будет!
Айрис молча прожигает его взглядом, запахивая на груди злосчастную занавеску.
- Так, значит, идти к себе вы категорически не хотите? – усмехается невозможный Алва, блестя глазищами. – Что ж, в таком случае почту за честь вас отнести, герцогиня!
Айрис мигнуть не успевает, как оказывается на руках у кэналлийца, закутанная в синий бархат так, что и рукой не двинуть. А рот-то ей Ворон заткнуть забыл!
- В Кэналлоа герцоги носят на руках серых кошчонок?
- Носят, – кивает Алва, и улыбается уголками губ. – Кошек. А еще прелестных юных эрэа, особенно тех, что так торопились свершить святое возмездие, что даже платье и туфельки в спальне позабыли… Ну что вы так смотрите! Вас же разорвет от злости, эрэа. Хорошо, если вам так хочется, можете меня укусить! Усмехается издевательски и подставляет небритую шею. Айрис напрягается, стараясь отстраниться:
– Благодарю, ваша светлость: в Надоре вашими стараниями, конечно, бедно – но воронятину мы пока не едим!
- Туше! – невольно вырывается у Эмиля. И опять все трое хохочут, и Алва – громче всех, чуть ношу свою не выронил…

И Ворон тащит ее в когтях по коридору, нарочито медленно, и прижимает крепко, так, что ни вздохнуть, ни пошевелиться, она чувствует его горячее дыхание на волосах, на щеке – ну конечно, он хочет насладиться своей властью и ее беззащитностью…
Донес. На кровать опустил. Приду, говорит, вечером вас навестить, а то, говорит, месть у нас в Кэналлоа принять подавать остывшей… Плевать. Что хочет, то пусть и делает. Все равно ее жизнь кончена. У нее теперь даже кинжала нет…
До вечера она сидит у окна, забравшись в кресло с ногами, вышивает – а больше нитки путает, кутается в шаль, и не говорит ни слова, и к еде почти не притрагивается – ждет неотвратимого.

А когда на землю спускаются сумерки, приходит Алва – прокрадывается в дверь неслышно, как кот. Смотрит на нее – она не поднимает головы, но чувствует его взгляд всем телом, будто жар от Закатного пламени. Он шепчется о чем-то с Луизой. Потом ставит посреди комнаты табурет: «Садитесь, эрэа. И не вздумайте вертеться». Айрис молча слезает с кресла. Идет через комнату. Садится. Ей все равно, что с ней будут делать. Все равно. Все равно. Она сидит, выпрямившись, вся напрягшись, глядя прямо перед собой. Он заходит сзади, принимается вытаскивать шпильки из ее волос. Правильно. Перед казнью осужденных стригут. Айрис ему покажет, как умирают Окделлы. Она стискивает зубы. Закрывает глаза – Алва не должен видеть ее слез. Девочка с горькой, отчаянной радостью ждет лязга ножниц – но он все не раздается. Да что же это такое, ну почему у него все не как у людей, у этого Ворона?!
Шуршит, затягиваясь, тяжелый шелк. К затылку слева, под волосами, прикасается что-то холодное.
- Ну вот и все. Прошу прощения, эрэа, получилось, возможно, не совсем так, как нужно – просто я раньше никогда этого не делал… Взгляните, Ирис! Ну-ну, смелей, это вовсе не так ужасно!
Опять он издевается!
Айрис открывает глаза – будто бросается в Данар с моста. Оказывается, Алва держит перед ней зеркало – большое, как парадное блюдо у тети Дженнифер, и в резной черной раме. В зеркале отражается перекошенное страхом и решимостью бледное лицо девицы Окделл-старшей, выношенное серое платье, разлезшийся кружевной воротничок – обноски, зато свои, а не Ворона! – и русые косы, подвязанные корзиночкой, с пышными бантами, черно-красными с золотой оторочкой, самых что ни есть окделловских цветов! А из-под левого банта свисает тонкая цепочка. Айрис, ничего не понимая, тянет за нее – и вытаскивает кулон, маленький изящный золотой ключик! Да что же это, что этот кэналлиец для нее придумал?!
- Мы квиты, эрэа, – улыбается Ворон. – А теперь наденьте что-нибудь подходящее к этим лентам, и приходите в малую столовую. Мы славно поужинаем.
И Айрис не хочет, а все равно улыбается в ответ – хотя было бы отчего!..
Отсюда: anna68.livejournal.com/107286.html

@темы: Первый маршал на деревне, Отблески Этерны

---

Николай Гумилев

Странно, что раньше почти ничего не читала. Не "почти" даже, совсем ничего. Только "Заблудившийся трамвай" во время той экскурсии по "местам памяти". Не то чтобы очень нравилось, но пусть будет здесь. В свете некоторых разворачивающихся историй.

Стихи. Свиток на фут

Маскарад
В глухих коридорах и в залах пустынных
Сегодня собрались веселые маски,
Сегодня в увитых цветами гостиных
Прошли ураганом безумные пляски.

Бродили с драконами под руку луны,
Китайские вазы метались меж ними,
Был факел горящий и лютня, где струны
Твердили одно непонятное имя.

Мазурки стремительный зов раздавался,
И я танцевал с куртизанкой Содома,
О чем-то грустил я, чему-то смеялся,
И что-то казалось мне странно-знакомо.

Молил я подругу: «Сними эту маску,
Ужели во мне не узнала ты брата?
Ты так мне напомнила древнюю сказку,
Которую раз я услышал когда-то.

Для всех ты останешься вечно-чужою
И лишь для меня бесконечно-знакома,
И верь, от людей и от масок я скрою,
Что знаю тебя я, царица Содома».

Под маской мне слышался смех ее юный,
Но взоры ее не встречались с моими,
Бродили с драконами под руку луны,
Китайские вазы метались меж ними.

Как вдруг под окном, где угрозой пустою
Темнело лицо проплывающей ночи,
Она от меня ускользнула змеею,
И сдернула маску, и глянула в очи.

Я вспомнил, я вспомнил — такие же песни,
Такую же дикую дрожь сладострастья
И ласковый, вкрадчивый шепот: «Воскресни,
Воскресни для жизни, для боли и счастья!»

Я многое понял в тот миг сокровенный,
Но страшную клятву мою не нарушу.
Царица, царица, ты видишь, я пленный,
Возьми мое тело, возьми мою душу!

УМНЫЙ ДЬЯВОЛ
Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
"Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошел ко дну.

Кругом вставали волны-стены,
Спадали, вспенивались вновь,
Пред ним неслась, белее пены,
Его великая любовь.

Он слышал зов, когда он плавал:
"О, верь мне, я не обману"...
Но помни,- молвил умный Дьявол,-
Он на заре пошел ко дну".

Влюбленная в дьявола
Что за бледный и красивый рыцарь
Проскакал на вороном коне,
И какая сказочная птица
Кружилась над ним в вышине?

И какой печальный взгляд он бросил
На мое цветное окно,
И зачем мне сделался несносен
Мир родной и знакомый давно?

И зачем мой старший брат в испуге
При дрожащем мерцаньи свечи
Вынимал из погребов кольчуги
И натачивал копья и мечи?

И зачем сегодня в капелле
Все сходились, читали псалмы,
И монахи угрюмые пели
Заклинанья против мрака и тьмы?

И спускался сумрачный астролог
С заклинательной башни в дом,
И зачем был так странно долог
Его спор с моим старым отцом?

Я не знаю, ничего не знаю,
Я еще так молода,
Но я все же плачу, и рыдаю,
И мечтаю всегда.

Портрет мужчины
Картина в Лувре работы неизвестного
Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.

Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом.
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.

И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.

В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.

Отравленный
«Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?»

Отвернулась печальной и гибкой…
Что я знаю, то знаю давно,
Но я выпью и выпью с улыбкой
Все налитое ею вино.

А потом, когда свечи потушат,
И кошмары придут на постель,
Те кошмары, что медленно душат,
Я смертельный почувствую хмель…

И приду к ней, скажу: «дорогая,
Видел я удивительный сон,
Ах, мне снилась равнина без края
И совсем золотой небосклон.

«Знай, я больше не буду жестоким,
Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,
Я уеду, далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.

«Мне из рая, прохладного рая,
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко — не плачь, дорогая, —
Знать, что ты отравила меня».

Это было не раз
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернешься покорной.

Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный темной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи — окрашены кровью.

Старый конквистадор
Углубясь в неведомые горы,
Заблудился старый конквистадор,
В дымном небе плавали кондоры,
Нависали снежные громады.

Восемь дней скитался он без пищи,
Конь издох, но под большим уступом
Он нашел уютное жилище,
Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц
Песни пел о солнечной Кастилье,
Вспоминал сраженья и любовниц,
Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоен
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.

Маргарита
Валентин говорит о сестре в кабаке,
Выхваляет её ум и лицо,
А у Маргариты на левой руке
Появилось дорогое кольцо.

А у Маргариты спрятан ларец
Под окном в зелёном плюще,
Ей приносит так много серёг и колец
Злой насмешник в красном плаще.

Хоть высоко окно в Маргаритин приют,
У насмешника лестница есть.
Пусть звонко на улицах студенты поют,
Прославляя Маргаритину честь,

Слишком ярки рубины и томен апрель,
Чтоб забыть обо всём, не знать ничего…
Марта гладит любовно полный кошель,
Только… серой несет от него.

Валентин, Валентин, позабудь свой позор,
Ах, чего не бывает в летнюю ночь!
Уж на что Риголетто был горбат и хитер,
И над тем насмеялась родная дочь.

Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!
Его нет… Его выдумал девичий стыд;
Лишь насмешника в красном и дырявом плаще
Ты найдешь… и ты будешь убит.

@темы: стихи, культура

---

Копенгаген-2012

Ну что же… Романтический дорожный очерк был обещан, а обещания следует выполнять; нижеследующий текст не содержит полезной для туриста информации, только субъективные оценки, эмоции, впечатления, вопли восторга, мрачный пафос и фотографии. Если вы не считаете означенные элементы недостатками, несовместимыми с чтением, милости прошу.

Исправленное и дополненное. Многобуквенно

1 января.
Встретив очередной год, обсудив за праздничным столом приличествующее количество приличествующих тем, перемыв посуду, уложив гостей спать, мы с безумным Фридрихом уединились и под мягкую поступь первых часов нового года до пяти утра с великой надеждой перелистывали страницы, ожидая появления Сверхчеловека. Фридриху было легче, он все знал наперед. Мне было сложнее – я не только не представляла, чем завершится история Заратустры, но еще и маялась предвкушением начала путешествия. Знаете, это преддорожное состояние, когда скорей бы уже, скорее в путь, в движение к новому, неизвестному, к открытиям, к сложной мозаике свежих впечатлений.
Этот день, как никакой другой, получился насыщенным. Сколько разнородных эпизодов его составило! Пурпурное мерцание шаров на еловых лапах, звон бокалов и яркие свертки подарков; следом – засыпающее чтение, буквы растягиваются, выпуская сложнозавитые ростки-узоры, отделяясь от плоскости листа, и начало сновидения смешивается с образом прочтенного слова… а затем – солнце, снег, инеистый налет на ветвях. Купы молодых тонких деревьев кажутся морозными призраками, миражами, готовыми унестись с порывом ветра, а солидные вековые ели выглядят еще более старыми и высокими, украшенные - любовно укрытые – тяжелыми мехами снега. А затем – черный фронт огромной тучи, занявшей все небо до самого горизонта, по-настоящему черный и странно-правильно расположенный именно над границей, и вспоминается всякое, прочитанное у Перумова, про проклятые земли и злых волшебников, про темные башни и бескрайние холодные пустыни... Но мы приезжаем в не пустыню, не к башне, а на по-карельски каменистый склон, заросший стройными соснами. Ночевка в маленькой уютной избушке. Кругом глубочайшая тишина и покой, отчасти навеваемые вековой недвижностью моренных валунов. Красиво выступают из бархатно-черного фона слабые желтые метелки, празднично светится крохотными гирляндами вереск в горшках, за соснами угадывается дыхание воды… Спокойной ночи! Завтра снова в путь.

2 января
При свете дня поселок выглядел менее сказочно и живописно, но зато можно было подойти к заливу, где над свинцовой водой и продрогшим берегом носился сбивающий с ног ветер, и катились волны с белыми барашками, и гнулся прибрежный тростник, и умывались ледяной водой камни. А на горизонте обрывком ленты, чуть разбавляя общую серость пейзажа, оранжевел рассвет. Один единственный взгляд на этот суровый немногоцветный молчаливый пейзаж лаконично объяснял суть скандинавской живописи и мировоззрения, и, в общем, созерцания этих недружелюбных краев было вполне достаточно для утоления жажды перемены мест и развлечения путем поиска нового, но я ехала не за постижением истории изобразительного искусства северных стран. Надо было двигаться дальше.

Весь день прошел под знаком аэропорта: сначала длительное ожидание рейса в Вантаа, потом столь же длительное сидение в самолете (вылет задержали из-за непогоды, да и все это напоминало присказку «Гном приходит – дома нет, дом приходит – гнома нет», ибо пока расчищали полосу, с самолета стекал антифриз, пока самолет заново обливали, полоса успевала обледенеть), потом Каструп, электричка до города, которая, к слову, нашлась очень легко, три остановки – и главный вокзал. Еще немного – и гостиница (оказавшаяся в реальности существенно ближе к вокзалу, чем показывала карта), носившая гордое имя основателя Копенгагена и предлагавшая номера в лучших традициях непритязательного советского сервиса. Впрочем… в три часа ночи это было совершенно неважно.

3 января
На первый взгляд Копенгаген не производит впечатления: пасмурно, однообразно-мрачная краснокирпичная скандинавская архитектура, замусоренные тротуары (интересно, их в принципе не подметают или по случаю Нового года расслабились?), множество строек и перекопанных улиц… Ратушная площадь со скульптурами-кракозябрами, сама Ратуша, самая длинная в Европе пешеходная улица Строгет, обе рыночные площади, Старая (с фонтаном) и Новая (со старым парламентом), собор Пресвятой Девы с великолепными скульптурами авторства Бертеля Торвальдсена, университет, церковь Святого Петра, Латинский квартал, Круглая башня с винтовым пандусом вместо лестницы, площадь Конгенс нюторв со зданием Королевского театра и памятниками местным Станиславскому и Немировичу-Данченко, пресловутый Нюхавн… обзорная экскурсия была насыщенной, но я забыла упомянуть, что все это время шел проливной дождь. Без особых эмоций от первого знакомства с городом, но зато с тихой ненавистью к погоде я вернулась в отель и остаток вечера сушилась всеми доступными средствами.

Два главных наблюдения дня:
а) центр Копенгагена, при всей своей раскидистости на картах, очень и очень компактен. Все достопримечательности расположены буквально через улицу друг от друга.
б) датский язык способен свести с ума. Не красотой, нет – невозможностью его воспринимать на слух! Я наивно считала, что, владея шведским, худо-бедно смогу разобрать и датский. Где там! При чтении действительно понимала большую часть написанного, но речь – это шведско-немецко-французское журчание – обтекала мой разум, оставляя смысл где-то за гранью. Впрочем, отдельные слова все же угадывались.
в) а монетки у них дырявые…

4 января
Самый богатый по эмоциональной насыщенности день. Начался он с обнадеживающей новости: дождя за окном не наблюдалось. В программе было посещение королевских дворцов, что, в виду разгулявшейся погоды, должно было быть немедленно исполнено.
Возле Кристиансборга, дворца, возведенного на месте резиденции епископа Абсалона (основателя Копенгагена), произошло удивительное: словно бы из ниоткуда возник мужчина в старинной военной форме, и сильный ветер трепал его подбитый алым плащ, и казалось, что он вышел из среза параллельного прошлого, чтобы исчезнуть так же внезапно в продолжении своей эпохи, скрывшись за углом дворца.

Я последовала за ним во внутренний двор парламента и застала еще одну картину государственной жизни: знать разъезжалась после некоего приема. Датские пэры во фраках, в белых перчатках, с перевязями и орденами садились в машины и уезжали по своим делам, и как-то странно было, что им не подавали экипажи. Из дворца вышла высокая сухопарая пожилая дама в длинном узком атласном платье – похоже, это была королева. Виднелись военные чины в мундирах и давешний пришелец из прошлого – должно, он был церемонемейстером или гофмаршалом. Все это был так любопытно и необычно: кажущиеся чисто декоративными церемонии, более подходящие старине события, этакая реконструкция на официальном уровне, показательная игра для зевак – на самом деле нормальная, будничная часть жизни монархии; ежедневная рутина.
Налюбовавшись на парламентариев, отправилась к следующему пункту списка must-be-visited – дворцовому ансамблю Амалиенборг, действующей королевской резиденции. По слухам, в половину двенадцатого там можно было увидеть торжественную смену караула. Я как-то уже не надеялась застать сие зрелище, ибо довольно долго промедитировала в саду Музея датского еврейства, где по странной логике оказавшийся там памятник Сёрену Кьеркегору задумчиво взирал на уток в фонтане, однако успела.
В полдень где-то за пределами дворцовой площади сначала тихо, а затем все отчетливей и громче зазвучал легкий, задорный, коленчатый марш, тонко и радостно пела военная флейта, на площадь, красиво печатая шаг по брусчатке, вошла колонна гвардейцев, предшествуемая оркестром... Второй раз за день меня посетила эта фантомная ностальгия по блестящей эпохе великоимперской Европы, по духу благородного величия, по идеализированному и, может даже статься, идеальному XIX веку. А кто-то еще спрашивал в недоумении, почему я в графе «политические взгляды» неизменно пишу – монархизм…

Потом, осмотрев музейную часть дворца, совершив маленький акт гражданского милосердия (да, я НЕ фотографировалась рядом с гвардейцем и горжусь этим), погревшись за чашкой кофе в симпатичном атмосферном кафе «Петербург», продолжила путь – к цитадели Копенгагена. Этот уголок города, с парком Черчилля, зелеными газонами, холмами, аккуратным англиканским собором казался самым настоящим порталом в Британию. Именно возле крепости, в поисках Русалочки, я впервые увидела большую воду Копенгагена – и сразу же прониклась к городу симпатией. Да, в любом северном городе прежде всего нужно видеть пространство свободной холодной воды – только здесь ощущаешь себя вполне вольно. И только здесь представляется случай понаблюдать, как низкие тучи в считанные секунды сливаются с поверхностью залива растворяют портовые постройки правого берега, и как мелкий сеющий дождь вдруг переходит в град,

и как стремительно уносится ненастье, оставляя закат в фантастических тонах, чистейшее вечернее небо вибрирующей синевы, на фоне которого кровавыми брызгами полыхает местный боярышник, того же оттенка красного, что и казармы внутри цитадели, покорившей меня бесконечностью дорожек на крепостных валах, строгой геометрией и изумительными видами с бастионов.

На оных бастионах - невообразимое количество бегунов; кажется, что как минимум каждый четвертый житель датской столицы избрал местом своей борьбы за здоровье земляные валы Кастеллета. И главное, подходят они к занятиям бегом весьма обстоятельно: не то чтобы вышел абы в каких трениках протрусить метров триста для галочки, а в каких-то специальных облегающих костюмах, с пульсометрами, всё по науке... Подозреваю, что причина повального увлечения физическими нагрузками местного населения - датская выпечка, которая и святого постника соблазнит. Так что днем - булочки, вечером - основательная пробежка. За удовольствие надо платить -)

5 января
По случаю проливного дождя бродила по Национальному историко-этнографическому музею, созерцая черепки, первобытные остроги, повозки викингов, черепа Йориков, как гуманоидного, так и животного происхождения. В залах,где собраны предметы искусства Средневековья, отчетливо пахнет ладаном и свечным воском, в античных залах - запах ультрафиолета и песка. А в парфюмерном магазине, куда меня загнал все тот же ливень, духи неизвестных марок источали тяжелые, теплые, пудренные ароматы, и это, поверх музейных впечатлений от погружения во тьму веков, окончательно уводило воображение от зримой реальности по извилистой тропинке куда-то в бархатно-сумрачное прошлое.

6 января
В районе Фредриксберг невольно начинаешь мечтать о столь презираемом мещанском уюте, ибо его тут во всех видах и проявлениях - море. Частные дома за невысокими деревянными заборчиками, плющ на стенах, палисадники, магазины и лавочки с витринами под матерчатыми навесами... Все так мило, прилично и благообразно.
Парк дворца, давшего название району, в лучах утреннего январского солнца, с его разнообразным птичьим населением, мостиками над каналами, россыпями белых ягод ведьминых слез, с ржавым пологом палой листвы и зелеными лужайками - парк производил впечатление полной выключенности из действующего времени. Здесь царили какие-то особые законы сезонности.

Налюбовавшись на цапель и неправдоподобно-изумрудные лужайки, на странном копенгагенском метро я поехала в Кристиансхавн, место квартирования богемы, творческой элиты и прочих приятных, нетривиальных и небедных людей. Здесь находится церковь Спасителя, шпиль которой, с внешней винтовой лестницей, виден из центра города. Внутри она успокоительно-молочно-бела и так невесома при столь монументальных размерах. Столько воздуха, что, кажется, взлететь можно. На барьере, что отделяет алтарь от главного нефа, стоят и сидят алебастровые архангелы. Свет из высокого окна широким потоком лился на самую крайнюю фигуру, и казалось, будто она то ли ловит солнечные блики на лезвие меча, то ли умиротворенно греется на солнце. В ближайшем соседстве с этой обителью красоты располагается самоуправляющаяся коммуна Кристиания, прибежище хиппи (раньше) и всяческих асоциальных элементов (сегодня), где свободно продается трава, в помине нет полиции или каких-то других сдерживающих сил, множество бойцовских собак без намордников, всюду граффити, созданные под воздействием наркотических галлюцинаций и плакаты, напоминающие "no photo, no run, have fun". Кристиания подозрительно напоминает садоводство под Питером, где счастливые владельцы шести соток складируют на участке всяческий лом на случай "вдруг пригодится" и пытаются обустроиться с комфортом за счет дешевой пластиковой садовой мебели, свиснутой в ближайшей кафешке. Но чего ждать от жилого квартала, где никогда не наводили нарочитый хиппарский вид и художественный беспорядок в угоду досужим туристам.
Достойным завершением вечера (о да, вечера, ибо смеркается в январском Копенгагене в четыре часа, и после делать на улице почти что нечего - в отсутствие какой-либо достойной иллюминации) - так вот, Достойным завершением вечера стало созерцание цветущих роз в саду-лабиринте дворца Розенборг (милейшее местечко) и общение с самой настоящей гордой птицей-цаплей буквально в центре города. Птица выказывала умеренный осторожный интерес к коммуникабельным гуманоидам и смешно отступала, когда оные гуманоиды приближались с фотоаппаратом.

7-8 января
Музейные дни, проведенные, по сути, в поисках обещанных "богатейших коллекций работ французских импрессионистов". Поиски увенчались крайне скромными успехами. Зато имела счастье насладиться римской изысканной помпезностью интерьеров Новой глиптотеки Карлсберг. "Кровавый подбой" прокураторского плаща, верно, был того же богатого пурпурного оттенка, каким окрашены стены античных залов музея. Прекрасна и удивительна была также новая королевская библиотека "Черный бриллиант", антрацитовым геометрическим парадоксом лежащая на набережной. Увы, не знаю, что можно сказать о ее фондах, но сам вид уже завораживает.

запись создана: 15.01.2012 в 02:50

@темы: фотографии, дорожное, мысли-чувства

---

Follow you down to the red oak tree
As the air moves thick through the hollow reeds
Will you wait for me there until someone comes
To carry me, carry me down

See I have not, I have not grown cold
I have stole from men who have stole from those
With their arms so thin and their skin so old
But you are young, you are young, you are young

Then somebody laughs like it's all just for hell
As though we could not be saved from the depth of the well
But the cloth that I make is a cloth you can sell
To pay for the gossamer seeds

Names get carved in the red oak tree
Of the ones who stay and the ones who leave
I will wait for you there with these cindered bones
So follow me, follow me down
Follow me, follow me down
Follow me, follow me down
Follow me, follow me down

@темы: настроение, песня

---

Женская проблема

Хочется перемен в образе: например, новую стрижку; хвост и косичка надоели безмерно, да и несолидно как-то, в мои-то годы. Только вот загвоздка - для длинных волос предлагаются в основном каскадные стрижки или челки, первые я терпеть не могу, вторые мне просто не идут. В свое время носила каре с удлиненными концами, здорово смотрелось, но теперь жаль обрезать отрощенную наконец-то гриву. Такая вот дилемма. Научиться что ли самой накручивать вавилоны? Всё разнообразие. Главное - никого не напугать оригинальностью прически

@темы: kvalificerad struntprat

---

Lana Del Rey

Сейчас особенно хорошо слушается. Привезла из Копена.

@темы: настроение, песня

---

Здравствуйте, уважаемые читатели!
С вами снова я, главный редактор "Бестолковых ведомостей", и тема нашего специального постпраздничного выпуска - "Что такое пиздец и как его избежать?"
Что именно представляет из себя сие малоприятное явления, пусть каждый определить сам, в меру собственной склонности к паникерству и посыпанию головы пеплом, а вот насчет удачного избегания вышеупомянутого пиздеца - ответ один: думать десять раз, прежде чем что-то делать. Да.
Но вообще говоря, совет тоже не универсальный, ибо подкрадывается этот зверь всегда незаметно. Вот, например, едешь ты счастливый, пройдя финско-русскую границу за рекордно короткие полчаса (огромное спасибо  [email protected] за штурманскую наводку), предвкушаешь, что через каких-то три часа будешь дома - а потом вдруг понимаешь, что машину крутит по шоссе в неуправляемом заносе, и придорожные кусты стремительно приближаются.
Мы слетели в кювет на дороге от Светогорска. И не просто в кювет, а в болото - отец, вылезая, провалился по колено, машина черпнула левым бортом и села прочно и основательно. Аллес.
Многие останавливались, предлагая кто помощь, кто сочувствие. Отдельное спасибо неким пацанам повышенной четкости с мебельного комбината, которые дали телефон эвакуатора, и семейной паре, которая провозилась с нами чуть не полночи, хотя им самим еще было ехать и ехать. Мужчина словом и делом помогал вытаскивать машину - отгребал снежно-водяную кашу от фаркопа, придерживал заклинившую дверь. Пока мы ждали своего погрузчика, притормозил другой эвакуатор, везший ребят, перевернувшихся в Финляндии, немножко выдернул нас из воды, чтобы совсем не утонули. К трем часам ночи, наконец, бегемота достали из болота, родители поехали на погрузчике, меня довезла вышеупомянутая пара (за что огромное им человеческое спасибо - мало кто от широты душевной поехал бы на другой конец города в ночи, когда самим хочется поскорее добраться до дома).
К половине седьмого приползли в родные стены.
Не знаю, что теперь с машиной - главное, все живы и даже здоровы.
А мораль сей басни проста и понятна: не торопись, а то успеешь. Особенно зимой на извилистой неосвещенной светогорской дороге.
На этой резонерской ноте я временно прощаюсь с вами, дорогие читатели, желаю вам удачи, сухих дорог, отзывчивых попутчиков и как можно более редких встреч со зверем пиздецом.
В следующем выпуске читайте лирико-романтический иллюстрированный очерк о покорении Копенгагена.

@музыка: Anthony and the Johnsons

@настроение: не выспалась, замерзла, не отошла от стресса

@темы: страх и ужас