После долгой молчанки рассказывать либо обо всем, либо уж не начинать.
От пятницы до пятницы на работе был ад с перерывами на истерическое веселье; кажется, эта неделя растянулась на целую вечность однообразно-бессмысленной броуновской деятельности, за которой не замечаешь ничего - ни лета, ни людей, ни чувств, ни себя.
После прошлого загона мы с девчонками решили себя вознаградить и пошли в ресторан "Аптека". Славное местечко - немного излишне шумное для вечера перед уик-эндом, но приятное и увлекающее своей таинственной атмосферой. Очередной раз на практике убедились, что мир потрясающе-тесен: молодой человек с экзотическим именем Дарьош, который обслуживал наш столик, оказался знакомым моей коллеги.

Работа в банке откладывает на сознание отпечаток такого... как бы сказать... мировосприятия по аналогии с грамматическим нацизмом, только в отношении законодательства. Бедные девочки в визовой фирме не подозревали, что за полчаса до конца рабочего дня им устроят лекцию на тему корректного оформления официальных документов. Просто не стоило им, не подумав, заявлять, что на справке с работы надо поставить две печати - на каждой подписи. Это меня выбесило так же, как "чернОЕ кофе" и "звОнит".

Еще оказалось, что перспектива пляжного отдыха - наилучший мотиватор. Каждое утро качаю пресс и все прочее - и прям горжусь, что хотя бы в этом лень побеждена. Одолеть бы ее, садясь за дневниковые записи и остальные литературные опыты...

@темы: kvalificerad struntprat

---

Пророчество

Я раскину руки,и английские реки потекут вспять…
Я раскину руки, и кровь моих врагов застынет в жилах…
Я раскину руки, и мысли моих врагов улетят, как стая скворцов,
И съежатся они, словно куча тряпья,
Я приду к ним туманом и дождем,
Я приду к ним в полуденной дреме,
Стаей воронов, что закроют рассветное небо на севере,
А когда враги решат, что спасены,
Я приду к ним в крике, что разрушит безмолвие зимнего леса.

Дождь откроет дверь для меня, и войду в нее,
Камни соорудят трон для меня, и взойду на него,
Три исконных королевства станут моими навеки,
Англия станет навеки моею,
Безымянный раб наденет серебряную корону,
Безымянный раб воцарится в чужой земле…

Оружие врагов моих чтят в аду, как святыню,
Замыслы их лелеют, как священные тексты.
Кровь, что я проливал на полях древних сражений,
Собрана адскими ризничими с запятнанной земли.
Собрана в сосуды из серебра и слоновой кости.
Я принес Англии магию,
Но англичане презрели мой дар.
Магия будет написана на камнях и холмах,
Но разум их не сможет ее постичь.
Облетевшие деревья зимой —
Письмена, которых им никогда не прочесть…

Сюзанна Кларк
"Джонатан Стрендж и мистер Норрелл"

@музыка: Polica - Amongster

@темы: скажи мне, что ты читаешь, выучить наизусть, JSamN, вечернее

---

Возвращение в Брайдсхед

Мое знакомство с творчеством Ивлина Во началось именно с этого романа – как говорят знатоки, наиболее успешного (не берусь подтверждать или оспаривать, ибо пока это единственное прочитанное мной произведение). Где-то на @дневниках, когда я постигала «матчасть», мне попался любопытный образ, описывающий тональность романа: как будто обычно желчный и саркастичный Во вдруг заплакал. Я бы сказала, что автор не отказывает себе в тонкой английской иронии социальной направленности, местами ощутимо злой, а вот плакать приходится читателю.
Итак, в чем же дело? Вторая мировая война, капитан Чарльз Райдер пребывает со своей ротой на новое место дислокации – в окрестности поместья Брайдсхед – и предается воспоминаниям, связанным с этим местом и его своеобразными обитателями. В его памяти разворачивается история медленной гибели аристократического семейства, состоящего из индивидов столь уникальных, что их взаимное неприятие кажется почти закономерным и естественным.
Исследователи литературы постулировали, что Во отрицал устои современного ему общества, теряющего традиционные этические ценности, а идеал видел в аристократическом укладе жизни и католицизме. По-моему, «Возвращение в Брайдсхед» опровергает и полностью переворачивает этот многомудрый тезис. Все члены семьи Марчмейн так или иначе были уничтожены религией, которую глава рода, леди Тереза Марчмейн, полагала основой бытия и которая, кстати говоря, сама пострадала из-за своей фанатичности. Проповедуя истовость веры и безоговорочное повиновение католическому канону, она успешно разрушила судьбы своих детей, отвратила от себя мужа и оказалась в итоге объектом всеобщей почтительной ненависти. В ней есть что-то от героинь классических драм, темная, потаенная властность, стремление управлять чужими судьбами, подчинять окружающих своей воле – Иродиада начала XX века. В романе, если разобраться, силен фрейдистский мотив – женщина, на эмоционально-духовном уровне авторитарно управляющая семьей, провоцирующая мужчин на чувство вины и пытающаяся ими манипулировать.
Но роман, разумеется, не только о подавляющей силе религиозных традиций или о психологической агрессии, пусть и невольной. Будучи образцом «хорошей» литературы, «Возвращение в Брайдсхед» многогранно в проблематике. Здесь найдется и история о притворных ликах любви, о тщеславии и честолюбии, о том, как сложно быть хорошим другом и как важно вовремя и правильно понять, что в тебе нуждаются. Последний пункт более отчетливо оттенен в экранизации 2008г., равно как и извечная проблема происхождения и социального положения. Фильм, конечно, здорово урезает исходный, романный сюжет в деталях, а судьбы отдельных персонажей произволом сценаристов просто перевирает, но атмосфера и герои визуально воссозданы очень достойно. Разумеется, не смогла обойти вниманием главный «полюс сердечной боли» произведения - младшего сына леди Марчмейн, Себастьяна. Эксцентричный и трогательный, по-детски непосредственный, не слишком далекий, может быть, но по крайней мере искренний в нежелании становиться серьезным, он открывает своим появлением историю Марчмейнов, а воспоминания рассказчика то и дело обращаются к нему. Себастьяна, наверное, можно считать символом тщетного сопротивления навязываемой воле. Даже радикальный путь саморазрушения («Так не доставайся же ты никому!») не позволяет ему избегнуть неотвратимого, по-видимому, обращения к религии. Католическая церковь снисходительно-злорадно принимает в свое лоно униженного до последней степени язычника и ставит зарубку на древке священной хоругви – еще один непокорный хребет сломан.
В фильме Себастьяна играет Бен Уишоу; после «Писем из Зедельгема» и его Фробишера это был контрольный в голову. Масса странного, патологичного обаяния, эта его порывистость и нервность, как продиктованные образом, так, видимо, и соответствующие складу характера самого актера. Проникшись его игрой, я решила расширить горизонты (ибо Уишоу из тех артистов, кого первый безупречно воплощенный образ порабощает – для меня он навсегда одержимый Гренуй) и посмотрела очень английскую картину «Яркая звезда» о безнадежной любви поэта Джона Китса и его музы Фанни Брон. Порадовалась тому, что Уишоу умеет играть не только неврастеников и маньяков, но и вполне нормальных людей (если к поэтам применима категория нормальности), чей эмоциональный диапазон не заходит в нечеловеческие крайности. Фильм красивый, по содержанию и картинке, романтичный и наполненный той особой бережной, теплой нежностью, с которой женщина (режиссер - Джейн Кэмпион) может отнестись к возвышенным чувствам ныне бессмертных возлюбленных.

@темы: скажи мне, что ты читаешь, культура, cinématographe

---

Шагающий банк

Из позитивного: участвую в корпоративном соревновании Stepcompetition. Сотрудники SEB по всему миру объединились в команды, вооружились шагомерами и состязаются за звание самых активных банковских клерков. Количество пройденных за день шагов нужно регистрировать на специальном сайте, а виртуальная карта показывает, как ты и твоя команда двигаешься по материкам от одного города, в котором есть подразделение SEB, к другому. А еще интересно отслеживать статистику: сколько километров пройдено тобой лично, сослуживцами и коллективом организации вообще, сколько раз вокруг Земли мы обошли. Любопытно почитать, как изощрялся народ, называя команды. Например, моя называет Hoha the Boot Memorial Team. Ну Хоха, помните:

Чем моя работа неоспоримо хороша, так это постоянными затеями, не дающими погрязнуть в рабочих буднях.
А еще дух соревнования реально мотивирует двигаться; вот так выйдешь из метро, увидишь трамвай до дома, а потом подумаешь: "Нет, лучше прогуляюсь пешком, нахожу для команды еще тысченку шагов." И идешь с сознанием пользы дела.

@темы: работа, это интересно!, saker att le

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

11 вопросов от Lina k

1. Как вы думаете, какой самый эффективный способ заработать денег?
Подозреваю, что нелегальный )). Главное, чтобы подобралась хорошая компания и чтобы работалось с огоньком.

2. Что вам не нравится в своей внешности, и могли бы вы решиться на пластическую операцию, чтобы это изменить?
Мне многое в себе не нравится, особенно если встала не с той ноги и слишком близко да при ярком свете к зеркалу подошла, но эти проблемы можно решить, не прибегая к хирургии. Иногда думаю, что стоило бы поправить нос - он хоть и ахматовский, но все равно большой; но тут меня останавливает одно соображение - пластические хирурги ваяют новые черты по стандартному набору эскизов, а ты становишься счастливым обладателем заурядного, конвейерного чего-нибудь. Да ну его, пожалуй. Лучше бы найти такого врача, который бы пришил совесть или ум, или умение сострадать, вот чего не хватает.

3. Вы продолжительное время общаетесь с человеком (просто по-дружески), а потом узнаёте, что ему уже 25-6-7-8 и т.д. лет, а он(а) до сих пор девственник/ца. Изменит ли это знание ваше отношение к человеку?
Нет, не изменит. Why should it?..

4. Вы романтичны?
Скорее да.

5. Вы скопили некую конкретную небольшую сумму денег - скажем, тысяч 100 рублей. На что в первую очередь вы её потратите? Или оставите копить дальше?
Часть, скорее всего, потрачу на путешествие, часть оставлю на депозите). Хотя, если я соберусь копить на то, что мне сейчас действительно нужно, и темпы роста моего благосостояния не изменятся, то желаемое я получу где-нибудь к пенсии)). Но лучше поздно, чем никогда, так ведь?

6. В какие кружки вы ходили в детстве, или каким спортом занимались, и добились ли вы в этом успеха (пригодилось ли вам это в жизни)?
Я ходила на дополнительные занятия по немецкому, что дало мне вполне приличное произношение и неизбывную любовь к этому языку. А еще очень недолго посещала уроки рисования; результат - два сносных рисунка гуашью, написанных вместе с педагогом, и пришедшее намного позднее осознание-сожаление, что моя нелюдимость и дикость загубили неразвившуюся способность к рисованию. Вероятно, если бы в детстве тяжелая необходимость привыкать к новым местам и людям не заставляла меня бросать всяческие кружки, в которые родители пытались меня отдавать - в частности и ИЗО, сейчас всё было бы проще - не мучиться бессонницей от затопляющих разум образов, а брать бумагу, карандаш, и давать волю беснующемуся воображению.

7. Какую роль вам хотелось бы сыграть в фильме/спектакле/дораме?))
Назвать конкретную героиню или типаж не смогу, пожалуй. Смотря тот или иной фильм или читая книгу, я представляю себя на месте персонажей, но это отлично от желания их воплощать. Хотя... вот чтобы я сделала с удовольствием - поучаствовала в записи аудиокниги. Это тоже своего рода актерская игра, только инструмент всего один - голос.

8. Ваша любимая сказка?
Ох уж эти сказочки! Ох уж эти сказочники... Не знаю даже. Пусть будет "Говорящий сверток".

9. Самая необычная еда, которую вам довелось попробовать.
Сюрштрёмминг - шведская национальная тухлая селедка. Один аромат чего стоит).

10. Что пролила Аннушка?
Аннушка пролила свет на то, что такое нестраховой случай

11. Вы уже поняли, что моя фантазия на вопросы сдулась?

@темы: kvalificerad struntprat, saker att le

---

Первое – позднее – настоящее тепло помогает расправить плечи, накаляет черную спину небрежно распахнутого пальто, позволяет мерить улицы прогулочным шагом, а не передвигаться короткими перебежками, спасаясь от режущего сквозняка. Кажется, весь город выдохнул и сбросил защитное напряжение, и я вместе с ним.
Удлиняющийся световой день разворачивает в бесконечность еженедельные 48 часов, отпущенных на личные дела. По вечерам воздух по-особенному мягок и неподвижен; воображение предвкушает белые ночи, прекрасные и мучительные.
В один из вечеров возвращалась домой поздно и издалека; в сложившемся у меня ритме жизни любое отклонение от расписания идет на пользу - когда и при каких еще обстоятельствах удастся побывать в городе около полуночи... Улицы темны и таинственны, неузнаваемы; чугунные прутья ограды едва удерживают разрастающийся за ними мрак безымянного сада; "Красный треугольник", похожий на особняк с привидениями, раскинул свои зловещие крылья вдоль маслянистой воды Обводного; в окнах Боткинских бараков кое-где горит свет - признаки жизни делают полуразрушенные темные корпуса еще более жуткими; а потом за поворотом обнаруживается благопристойный, шикарный, снобоватый Невский, который never sleeps; он купается в жемчужном свете витрин, грезит нескончаемой красивой жизнью и даже не подозревает о черных сердцах заброшенных уголков, бьющихся почти в черте исторического центра.

Весна смахивает полугодовалый слой пыли с сознания и проводит смычком по нервам. Не думала (не надеялась), что впредь мне еще выпадет так переживать из-за книги. "Облачный атлас" - я восхищена в целом и уничтожена в частности. "Письма из Зедельгема" отравили меня своей красотой и трагичностью. Так больно, что даже хорошо (редкое явление, тем более приятное в рафинированном существовании, когда каждое движение души ловишь, чтобы увериться в собственной живости) - с иных времен не испытывала подобной упоительной горечи. Перечитываю письма так, как будто они адресованы мне; каждый раз оживает новая, ранее не замеченная деталь. И мне сейчас очень хочется повторить вопль одной резидентки @дневников, исторгнутый из самой глубины сердца: я влюбилась в мальчика из книжки, а он умер! Нет, что там... я влюбилась в вымышленную историю, в которой есть все, чтобы поработить впечатлительное сердце - очаровательно-беспутный, талантливый молодой композитор, уравновешивающая его противоположность - рассудительный друг-физик, что-то-вроде-Любви, прекрасная музыка, мечта, меланхолический Брюгге, бумажные письма и финальный аккорд, вроде бы ожидаемый и закономерный, но оттого не менее разрывающий душу.
Покорена и убита.

Прослушать или скачать The Cloud Atlas Sextet бесплатно на Простоплеер

@темы: скажи мне, что ты читаешь, мысли-чувства, embed media, voices in my head

---

Поздравляю всех со светлым праздником Пасхи!

Из всех праздничных дней всегда Пасху любила больше всего - потому что весна и много солнца, потому что можно помогать бабуле на кухне и заодно беседовать обо всем на свете, потому что в отличие от других больших праздников, этот - исключительно семейный, в него не вмешиваются официальные поздравительные речи, разномастные концерты и пр.
В нынешнем году почетная обязанность соблюдать домашние ритуалы и традиции через одно поколение перешла ко мне - впервые сама пекла куличи и варила пасху (что, к слову, оказалось не так сложно, как представлялось по долгой и изнурительно-хлопотливой работе бабушки). На сей раз душевных посиделок не случилось, мы все как-то устали - кто от болезни, кто непосредственно от родственников, кто от себя - посему предпочли тихо порадоваться хорошему дню каждый сам про себя.
Это тоже было неплохо.

@темы: праздник к нам приходит

---

Хотела рассказать вам несколько весенних сказок, но слова и мысли, сладко тревожившие сегодня весь день, внезапно почернели, скукожились и ушли в небытие. Гадость случается.

@темы: страх и ужас

---

Всё-таки,мы - дети своих родителей. Три с небольшим года назад, когда маман завладела жажда к перемене мест, она с маниакальной одержимостью изучала "Бюллетень недвижимости", всячески изливая на безобидных домашних свой пылающий энтузиазм. Нынче желание найти или своими усилиями создать уголок, который можно будет искренне назвать Домом, посетило меня - и, проходя мимо самых разных домов, я размышляю, хотела бы здесь жить или нет, и как бы это могло быть.

@темы: мысли без вектора

---

Прогулка

Уважаемое Мироздание услышало мой предыдущий вопль и одарило желаемым, но в довольно странной форме. Полночи смотрела очень жизнеподобный сон, объединивший детали прочитанной на днях статьи, планов на субботу, непреходящих воспоминаний и каких-то совсем уж подсознательных фрейдистских символов. Это было с одной стороны здорово - хоть так мечты исполняются, но с другой - по содержанию неприятно.
Выходной, не шибко наполненный смыслом - полдня просидела с книжкой, потом сорвалась и поехала на Пискаревское кладбище. Никогда не бывала раньше, а сегодня настроение подходящее, только по кладбищам и гулять. Хорошо, людей почти нет, только холодно очень, ветер постоянно. Им уже неважно, а нас вроде бы не ждут особенно, хоть это и мемориал. Порывы ветра как будто из ниоткуда приносят отрывки "Адажио" Альбинони. Классически-красивое сочетание - пустынная песочная дорожка, белая скамья, нагие осанистые деревья. Страшные могильные курганы - пугающие своим количеством и формой, в которой ясно читается предназначение этих аккуратных, покрытых дерном насыпей - скрывать смерть и напоминать о ней. Под негреющих апрельским солнцем блестят полированные гранитные надгробия на персональных захоронениях - словно все эти сотни снова стоят плечом к плечу, подняв головы к чистому небу и глядя в голубую вечность, и солнце освещает их навеки молодые лица. Тяжелее всего, когда абстрактная смерть обретает имя и возраст. 1910 - 1941, 1916 - 1941, 1920 - 1945. Водопьянов, Смирнова, Акишин, Лавренович...
По-видимому, сколько бы поколений не сменилось, в каждом будет эхом отзываться боль погибающего, но непреклонного города.

@музыка: Two steps from Hell

@темы: настроение, вечернее, мой город

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Just an ordinary day

Итак, первую неделю без руководителя мы пережили вполне спокойно и успешно; правда, в понедельник пришлось попотеть - закрытие месяца, но тут несладко было всему банку, так что можно считать, мы выдержали испытание с честью. Но, признаюсь, дисциплина немного просела, отсутствие начальственного ока сказывается - пропадает этакий рабочий нерв. Да и вообще... Весна... хочется сойти с дистанции и пойти полузаросшей тропой, не думая о гонке и ее участниках.

Такая радостная пятница

@музыка: 65 days of static - Fix the sky a little

@темы: kvalificerad struntprat, вечернее

---

Love Lust Faith + Dreams

Свершилось! Свершилось в двойном масштабе! Во-первых, вчера был концерт 30STM, во-вторых, я впервые побывала на рок-концерте в фан-зоне. Что сказать вам, друзья мои?.. Это 30 seconds to Mars, это Джаред Лето и его команда - объяснение исчерпывающее. Сумасшедшая энергетика, непередаваемые эмоции, отличная музыка (по умолчанию), сильнейший вдохновляющий импульс. Стоило пару часов потоптаться сначала на вход в СКК, а потом уже у сцены на разогреве, чтобы стать участником этой бури. Концерт открывала The Birth - сцена взорвалась светом и звуком, а под конец композиции взвилось прочь полотнище, закрывающее сцену... и понеслось!

Понадобилось, наверное, песни три, чтобы выплеснулось и улеглось напряжение ожидания, зашкаливающие эмоции, эйфория предвкушения, после этого и в толпе стало поуютней, и само выступление стало проще восприниматься. Как поклоннику старой закалки, мне, конечно, больше всего понравилась та часть концерта, когда Джаред сначала спросил, хотим ли мы услышать какую-то определенную песню, и не дождавшись внятного ответа (потому что отовсюду только несся восторженный рёв), стал наигрывать на акустике мотивы из старого, доброго... Ребята, чувство офигительное - когда несколько тысяч человек без договоренностей и тренировок слаженно подхватывают песню, повинуясь одному простому ведущему импульсу - гитарной мелодии. Я даже вообразить не могу, каково ему было вот так стоять перед стадионом, лишившим его необходимости петь - потому что мы сами, мы можем, да, в этом хоре найдется место и для твоего голоса, но лучше помолчи, просто послушай нас, услышь, как мы любим тебя и твою музыку... Потрясающее единение в звуке. Джаред с немалой долей изумления и одобрения в голосе заметил: "Да, вы, оказывается, помните старое..." Конечно, помним. Еще бы. В свое время это "старое" было таким откровением - что можно вот так звучать и так выражать мысли в лирике.

Помимо такого вот непосредственного душеобмена счастья добавили и разноцветные воздушные шары, и конфетти, и свет, и вообще - самое ощущение, что ты - здесь...

Новый альбом это вам, конечно, не "A beautiful lie", его композиции апеллируют скорее к эмоциям и инстинктам, чем к разуму, такая музыка на "подвигаться", нежели на "подумать". Но что в ней оказалось незаменимо - вот эти запевы без слов, созданные при участии большого количества народа и предназначенные для массового "исполнения". Здесь достаточно подать ноту - и тысячи ее подхватят, и будут счастливы принадлежать музыкально кричащей толпе. Не хочется проводить какие-то негативные параллели или намекать на исторические явления, но знаете... напоминает... Такое нераздумывающее, умиленное повиновение масс единому эмоциональному порыву, в принципе не требующему включения разума...

А еще я смотрела на Джареда и думала: из него бы получился тот еще полководец... Вот не знаю, откуда такая ассоциация. Может быть, он был бы хреновым стратегом, но его солдаты не страдали бы от отсутствия боевого духа. Харизма, дар лидерства.

В завершении концерта играли Up in the air - и здорово угадали (или рассчитали) с выбором. Когда объявили последнюю песню, у многих сделались глаза, как у небезызвестного кота - как, уже всё? Но финальная композиция, энергичная, самим смыслом настраивающая на оптимистичный лад, подняла настроение - всё только начинается, всё самое лучшее впереди. И Эшелон, лучась счастьем, радостно разбрелся навстречу этому лучшему.

На сладкое - несколько фотографий авторства того, кому повезло с точкой обзора и техникой.

Enjoy

Первоисточник здесь: geometria.ru/events/global-events/2014/3/18/766... - по ссылке еще много прекрасного.

@темы: фотографии, эликсир души, эмоции, идолы, культура

---

Time to live, time to love

Прослушать или скачать 30 Seconds to Mars Bright Lights бесплатно на Простоплеер

@темы: настроение, песня

---

Переменчивый, непредсказуемый, обманчивый питерский март. Разумеется, Весна не могла сразу же начаться с солнца и сухих тротуаров. Утром, сидя на кухне с книгой, не секунду оторвавшись от страницы, заметила, что за окном белым-бело. Пухово-серое небо сыпало снегом, какого не было в январе. В полупрозрачной пелене смутно просматривались дома напротив, дальше - всё белое... Мне по душе этот снегопад, он немного обманывает чувство времени - как будто весеннее пробуждение только предстоит, и есть шанс лучше осознать его, ощутить полнее.

Уютный, ленивый день. Непогода отлично оправдывает приступ домоседства; можно наконец-то завершить накопившиеся хозяйственные дела (а у вас выходной - это тоже день, когда вы готовите, гладите и убираете ?), навести порядок, побеседовать с запущенными фиалками. А еще - порисовать, добавить на канву несколько стежков, сосредоточенно, в свое удовольствие почитать. Сейчас перечитываю "Персидского мальчика" Мэри Рено. Любопытно, как меняются акценты понимания за несколько лет... Тогда основным для меня в романе была история странной любви и заслуживающей уважения преданности, едва ли подлинная, но ограненная со вкусом, достойно-романтичная, украшенная сдержанным блеском античной позолоты. А теперь кажется, линия любви - далеко не главная; она - лишь увлекательное дополнение к рассказу о человеке, носящем в сердце искру божественного огня, о том, как славна может быть судьба пассионария, и о тяготах избранничества. Рассказ о том, что величие порождает великую ответственность, а ошибки, которые более или менее безболезненно сошли бы с рук простому смертному, непростительны человеку, покорившему полмира - а потому их последствия возвращаются удесятеренной отдачей. Рассказ о верности, гордости, великодушии, справедливости и о том, что всеобщее обожание - всего лишь оборотная сторона абсолютного одиночества.

@темы: скажи мне, что ты читаешь, вечернее, мысли без вектора

---

Мою официальную должность явно пора переименовывать. Специалист по затяжным и безнадежным проектам, вот кто я на самом деле. Сегодня открыла одних товарищей, с которыми мы долго и нудно, ажно с октября, вели переговоры (а точнее, уговоры). Я сказала, что напьюсь в тот день, когда они откроются? Ну вот собственно... Даже поверить не могу, что больше не нужно будет перепроверять пять стопок документов, когда клиент сподобится притащить новую бумажку.
Отдельное спасибо клиентщикам, поставившим на уши весь банк, чтобы это случилось.
We did it, guys!

@темы: работа

---

-...не тяните! Вы меня уже так заинтриговали, что голова кругом.
-Да и я не тяну. Просто жду, пока ты нальешь себе еще камры,
усядешься поудобнее, закуришь и приготовишься слушать.
История длинная, Макс. И очень запутанная.

Макс Фрай

Сицилия… спасительный третий путь в нелегком выборе между двумя ликами Востока: библейским и византийско-османским. «Не страдай! – сказал, отмахнувшись легкомысленно, внутренний голос, когда мы с ним сидели над картой в терзаниях и попытках взвесить «за» и «против» каждого point de destination. – Не знаешь, какой дорогой пойти, выбирай вариант, о котором даже не задумывалась». В этом совете была своя изюминка – редко я принимаю спонтанные решения, а поскольку чаще всего они приводят к положительным результатам, то мне оставалось лишь поддаться на уговоры.

Дальше - много текста и картинки

Итак, Сицилия. Дабы не томить тех читателей (буде таковые найдутся), которые предпочитают сначала расставлять акценты и определять полярность отношения к предмету, а уже потом обращают внимание на лирические отступления, признаюсь сразу – я ожидала большего. Нельзя сказать, что поездка мне не понравилась (разве может быть «не понравилось», когда впервые за полтора, а то и два месяца вокруг столько солнца!), проблема состоит лишь в том, что я ожидала.
Воображение, тем более воображение развитое, не ограниченное в источниках вдохновения, чем-то похоже на талантливого рекламного агента. Обращаясь к некогда увиденному, услышанному и прочитанному, из всех ресурсов памяти оно отбирает самые яркие образы (частенько стереотипные, ибо крепче всего запоминается информация распространенная, укоренившаяся в массовом сознании) и лепит из них идеальную картину, к которой в поисках отдыха и надежды припадает утомленное ежедневной рутиной рацио. Оно видит солнечный край, не обезображенный наростами мегаполисов, ландшафт, разноображенный живописными холмами, белые виллы за оградами, через которые перехлестывает лиловая пена бугенвиллий, ему чудится земля, пребывающая в неопределенном блаженном прошлом и не знающая беспокойного настоящего… Тонкоствольные сосны, солнечные апельсины, теплые камни, узкие улочки, непременно сбегающие к морю… Все дороги ведут к морю, конечно же. А еще жизнь здесь должна протекать размеренно и даже лениво (это юг!), тоже циклично, от этого закона никуда не деться, но такой круговорот - признак нормального хода бытия, а не привычного для нас патологического повторения одних и тех же мало радующих сердце действий.
В действительности всё оказалось по-другому. Италия предстала не столь картинно-открыточной и пасторальной, как мечталось издалека, но всё же по-своему замечательной и удивительной.

Мало что можно сказать о первом впечатлении – вот о самом-самом первом, когда только сходишь с трапа самолета. После почти пятнадцати часов пути способность что-то эмоционально переживать несколько притупляется… Здание аэропорта, пустынное по ночному времени, ничем не отличающееся от воздушной гавани в любом другом городе – тот же круглосуточный голубоватый галогеновый свет и нейтральный колер интерьера; не к месту и не ко времени игривые и неторопливые пограничники; выдача багажа, встреча с гидом, короткий переезд до гостиницы – и счастливый момент, когда наконец-то можно упасть и уснуть…

…по звонку будильника открываешь глаза и лихорадочно, еще в полусне, пытаешься сообразить, где ты (вопрос о том, кто ты, к счастью, не возникает). На долю секунды кромешная тьма вокруг сбивает тебя с толку, и уже подкатывает тоска – неужели по-прежнему Питер, утро понедельника и надо идти на работу?.. Неужели еще не наступил день поездки или, что странней и хуже, уже прошел?... Замешательство длится одно трагическое мгновение, разум от такого шока просыпается окончательно, предвкушение необыкновенного сдирает с кровати лучше любого будильника. Короткая борьба с занавесками, балконной дверью, ставнями (и зачем столько преград?!) – и тебя окатывает бледным утренним светом и бодряще-свежим воздухом. На горизонте в сизой дымке за сине-стальными водами моря нечеткой акварелью проступает гора. Нежно шелестят узкие трепетные листья эвкалипта. Январь, семь часов утра, Сицилия.

Мы едем в Палермо, глаза жадно впитывают цвета, свет, формы – белые кубы прибрежных вилл, зубчатые конусы Палермитанских холмов, похожие на взрыв зелено-седые агавы и опунции, составленные из округлых плоских лопаток-пластинок, словно из элементов живого конструктора (местная молодежь любит вырезать на них имена и всячески памятные фразы глубокой смысловой наполненности)…
Вид Палермо ничем не выдает, что это – город-миллионник и, между прочим, административный центр целой автономной области Италии. В нем не ощущается «столичного» размаха жизни, нет широких проспектов и высотных домов, на пешеходных переходах не собираются толпы, не текут бесконечным потоком автомобили. Аккуратные особняки в стиле модерн, тропические растения в ухоженных палисадниках, балконы с цветочными горшками, лабиринты узких улиц старого города… Но стоит обратить на город более пристальное и критичное внимание, и сразу же отчетливо проступит столичный градус концентрации коммунальных, экономических и социальных вопросов. За благопристойными фасадами главного проспекта, на которых просто, элегантно и дорого сияют золотыми буквами названия известнейших модных домов (о, эти магические имена-символы роскошной жизни!), начинаются самые настоящие трущобы. Одна улица от via Maqueda вниз, к порту, или вверх, условно в направлении современной окраины, и ты оказываешься в сетях тесных кривых переулков, существующих в каком-то своем, отдельном измерении. Здесь тоже протекает некая жизнь, столь же темная, непонятная, вызывающая неприятие и холодок вдоль позвоночника – в полном соответствии с декорациями, в которых она разыгрывается. Местные обитатели как будто не замечают забредшую из другого мира душу, каждый занят чем-то своим. Вот эмигрант из Северной Африки сидит на корточках у дверей мебельного склада среди разноцветных комодов и тумбочек и созерцает в пространстве нечто. В кустарной мастерской двое увлеченно копаются в стальном скелете мотоцикла. За пластиковым столом, выдвинутым на солнечную сторону переулка, пенсионеры играют в карты, один из них поднимает голову и приветливо кивает: Buon giorno, signorina! Из дверного проема кухни, выходящего прямо на улицу, завешенного видавшей виды ситцевой тряпочкой, доносятся радио-голоса… А кругом – стены в облупленной штукатурке, копоти и черной плесени, мусор под ногами, соответствующие запахи и полумрак – из-за тентов, натянутых между домами, вывешенного на просушку белья и общего настроения этих кварталов.

Беда Палермо в том, что ответственность за него муниципальные власти и общественные организации перекидывают друг другу, как тлеющий уголек, не желая добровольно взваливать это сомнительное бремя на собственные плечи. Как всегда, в бюджете нет денег, и никто не знает, где и как их изыскивать; а как следствие – лежащие после бомбежек Второй мировой (!) в разрухе и небрежении дома и площадь Стыда. Исторической правды ради замечу, что своим именем она обязана тому факту, что на ней соседствует женский монастырь и фонтан, украшенный скульптурными изображениями обнаженных мужских фигур, однако существует еще две версии (не лишенных горькой иронии) происхождения этого топонима. На площади также находится муниципалитет, под окнами которого собираются порой доведенные до предела палермитанцы, чтобы пристыдить городские власти. А напротив чистенького, ухоженного здания муниципалитета стоит особняк обедневшего дворянского рода, порядком потрепанный временем – и хозяева его, конечно же, не реставрируют: а) потому что нет денег, б) чтобы нынешние хозяева города видели упадок знати и стыдились своего наплевательского отношения к разоренным, но не сломленным.

Разумеется, у Палермо, помимо непарадной физиономии, есть и официально-туристическое лицо, пристойные достопримечательности и памятники архитектуры, немного бледные в зимнем свете, как будто бы застаешь их без грима, скрывающего морщинки и потертости. Где-то по слухам даже есть порт - воистину одиозное место в любом приморском городе. Зовущие вдаль силуэты кораблей, простирающиеся в бесконечную синь волноломы... но город в целом порождает слишком много гражданских мыслей, здесь не получается отдыхать беззаботно... Чем дальше то или иное местечко от роли столицы, тем легче в нем атмосфера. Взять хотя бы Монреале – ближайший пригород Палермо. Несмотря на близость к "центру власти", этот городок известен отнюдь не грязными переулками и вечной заботой, откуда взять средства на жизнь, а лучшей школой мозаики в Италии, живописной панорамой на Палермо и величественным собором, хранящим под своими сводами богатейшее собрание византийской мозаики, площадь которой при погонном исчислении будет равна площади футбольного поля. С осмотром собора мне, можно сказать, повезло вдвойне: во-первых, шла свадебная церемония - обычно они не совпадают с часами экскурсий, но эта проводилась вне расписания, что, по словам гида, свидетельствовало о существенном достатке породнившихся семей. Глядя на солидных пожилых синьоров в черных драповых пальто, опирающихся на руки почтительных сыновей, легко было поверить, что не все доны перевелись на Сицилии. А вторым случайным подарком стал орган. Слишком мощный для этого храма, он звучит очень редко, чтобы вибрации не повредили хрупкие средневековые мозаики; но в тот день орган пел, так нежно и легко, что от этих трелей должны были распускаться цветы.

И было утро, и был вечер, день первый.
За ним пришел второй день, погода, как и обещали, испортилась, а вашей покорной слуге был преподан урок, как ценно в путешествии быть самой по себе.
Итак, немногочисленные постояльцы огромной и пустынной по низкому сезону гостиницы маялись от тоски, загнанные в номера частыми зарядами дождя, и это было идеальное время, чтобы предаваться интроверсии и созерцанию в отдаленных от людских троп уголках.

Но, как известно, всё хорошо в меру, в том числе и одиночество; здесь, над обрывом к недобрым свинцовым водам, его было в избытке. В Чефалу его оказалось непростительно недостаточно. Издалека Чефалу похож на песочно-оранжевую створку раковины, уютно лежащую под защитой мощной скалы. Турист найдет здесь все непременные составляющие старинного средиземноморского города - узкие мощеные улочки, крохотные сувенирные лавки, белокаменный собор на главной площади, уютные кофейни на пять столиков, куда местные жители приходят обменяться новостями и поглазеть на чужестранцев. И конечно же, в городе обязательно должен быть выход к морю. Вслед на гидом мы нырнули в подозрительную подворотню - и оказались на маленьком пляже. И сердце мое пропало. Тлел закат, в лиловато-синей маслянистой тяжелой воде рябили блики заходящего света; за спиной грустили старые дома-гнезда, лежали на песке пережидающие зиму лодки. Я протянула Морю руку, оно лизнуло пальцы, отступило, снова нахлынуло; хотелось, как щенку, носиться по влажному вязкому песку, рассматривать и запоминать каждую мелочь, каждую секунду запечатлевать на внутренней фотопленке - хотелось дышать до головокружения... В тот момент в пору было позавидовать горделивой чайке, что сидела на прибрежном валуне, не отягощенная компанией, спутниками, временными друзьями. Я же ругала себя за излишнюю вежливость, которая располагает советских тетушек избирать Лу в проводники-переводчики. Ох уж эти тетушки, все знающие и все повидавшие, пресыщенные красотами заграницы, бросающие этак флегматично-скептически: "Ну а что здесь делать? Чего тут смотреть? Ничего особенного... Вам ведь тоже не понравилось, да?" И взгляд такой, знаете, ожидающий горячего согласия, без единого признака сомнения в том, что у кого-то восприятие мира работает иначе. Не представляю, насколько долгим был бы ступор, объясни я тетушкам, что и почему здесь может нравиться... Мы покидали Чефалу уже затемно. Слышимое, но не видимое, Море с упорством самоубийцы продолжало кидаться грудью на острые вулканические скалы, похожие на черные клыки. Оно даже не рокотало, а издавало какой-то космический скрежет, огромное разумное печальное чудовище. Мы в унисон грустили о человеческой нечувствительности.

Но... я покинула Чефалу, и грусть осталась там, на черных скалах. Впереди ждало солнце, тепло и удивительные места, которые одной своей атмосферой приличному (читай: талантливому) писателю, пожалуй, могли бы послужить сильнейшим импульсом для творчества. Почему-то сицилийские пейзажи особенно часто наводили меня на мысль именно о литературной реализации восторга быть здесь... Вот пустынный автобан, по которому катит одинокий автобус; прямо по курсу разливается бледный нежный рассвет; неискаженная перспектива позволяет видеть извивающееся дорожное полотно, уложенное на высокие опоры над глубокой долиной между холмами. Удивительная утренняя светогеометрия превращает их в исполинские складки жесткой переливчатой атласной ткани. По обочинам бегут бескрайние поля, по линейке высаженные цитрусовые сады и оливы. Белой змейкой тянется выщербленный веками римский акведук. Так за созерцанием пейзажей, не нарушаемых присутствием человека или следов его деятельности, постепенно приближаешься к Этне. Она показывается на горизонте в неясной белой пелене, строгая и величавая; по извилистой дороге, местами как будто обрывающейся прямо в бездну неба, мы поднимаемся на склон вулкана, а попадаем... на Марс. Красноватый рассыпчатый грунт, провалы и воронки, каменистые гряды, странные игры гравитации, ощущающиеся из-за разреженного воздуха; сознанию никак не утвердить положение тела в новом пространстве: вроде бы под ногами земля, но облака почему-то ниже земли, а под ними, в мутноватой пелене - что это? Город? На горизонте, если это он, слюдяным пластом горит море, но его вполне можно принять и за солнечный шар. По склону петляют черные тонкие змеи - дороги. Удивительный обман чувств, переносящий в некую плоскость реальности с нестандартными законами оптики и географии. Всё равно как оказаться внутри "Марсианских хроник".

А по другую сторону гор, на берегу моря нас ждал еще один город-мечта. Узкие переулки-лестницы, не знавшие линейки архитектора, цветочные горшки и вазы на ступеньках; лабиринты улочек и дворов, скрывающиеся от случайных взглядов за парадными фасадами, манящие потеряться... Столики кафе под платанами, кованые фонари, отполированные шагами времени камни, внезапно открывающаяся лазурь моря в теснине между стенами домов, контраст этого маломасштабного, сжатого, уютно-аккуратного пространства и притягательной для взгляда бескрайности моря... Темные стройные конусы кипарисов, никогда, кажется, не принимающие света. Всё кругом - воплощенная грёза о том Средиземноморье, запечатленном на ярких холстах современных безымянных импрессионистов.

Но рассказ мой, кажется, сделался слишком длинным и потерял всякий сюжет. Лучше замолчать сейчас и предоставить читателю погрузиться в свои мечты о дальних прекрасных уголках мира. Прощай, читатель. Я оставляю тебя у античного храма неустановленного культа, что вот уже две тысячи лет смотрит на зеленую долину и слушает негромкий шум бурливого потока за спиной. Тебе еще предстоит увидеть город над облаками и Тирренское море в вечернем свете. Приятной прогулки!

@темы: фотографии, дорожное

---

Up in the air!

30STM - одна из тех моих любовей, что никогда, наверное, не постареет. Когда N лет назад я впервые услышала Capricorn - это было как удар штормового ветра в лицо, прошивающая энергетика, холодящая эйфория новизны и свободы звука. Они звучали отлично от всех, и их музыка была потрясающе-образной, она давала пищу воображению, и когда снаружи становилось откровенно-хреново, из нее вырастали внутренние миры, в которых можно было найти укрытие. И напротив, когда кровь бурлила радостью - для меня, человека, не умеющего кричать, это был эмоциональный выход, позволяющий не сдохнуть от счастливой остановки сердца.
Меня поражает, как эти трое сплотили самых разных людей по всему миру в Эшелон. Как они, очевидно, не стремясь к этому специально, собрали под знаменем своего творчества корпус Надежды. Как их песни стали гимном тех, кто находит силы подняться над собой и обстоятельствами. "Марсы" заражают желанием жить - открыто, смело, честно, безусловно; в иное время они, наверное, смогли бы повести за собой армии... впрочем, то, что они делают сейчас для всех мечтателей, готовых рисковать и испытывать себя во исполнении мечты - тоже призыв к борьбе. К борьбе с малодушием, трусостью, слабостью и тьмой в себе.

@музыка: Do or die

@темы: эмоции, идолы, культура

---

Читая Орхана Памука

Просто выдержки из книги - эпизоды и мысли, которые я понимаю сердцем, где чувствую так же, как Автор, просто красивое и зацепившее. Представлялось, это будет рассказ о переплетении судьбы Города и Писателя, родившегося в нем. Да, всё так. Но я совершила ту же ошибку, что и путешественники-публицисты XIX столетия, отправлявшиеся в Стамбул за картинами "сказочного Востока" - незадачливые и не слишком зрячие и глубоко мыслящие европейцы в надеждах увидеть и пережить "типично османское". Укутанные в покрывала женщины, властные паши, богатые дворцы и мечети, пестрые базары, размеренная восточная жизнь с ее невозмутимо-философичным взглядом на тревоги и заботы... Нет, это заблуждение. Это мы, любопытные, охочие до экзотики чужаки, сами придумали. Из 489 страниц романа я прочно усвоила, что настоящий Стамбул - город печали. Не знаю, последует ли такое заключение из приведенных отрывков...

Цитаты

Я любил, стоя в толпе пассажиров, смотреть, как за холмами на азиатском берегу встает солнце, и темные таинственные воды Босфора, подернутые рябью, меняют свой цвет, становясь светлее. Если какой-нибудь погруженный в печальные думы человек выйдет прогуляться по берегу Босфора ближе к концу тихой безветренной летней ночи или в туманную весеннюю ночь, когда на деревьях не шевельнется ни один лист, и будет долго-долго идти в одиночестве, не слыша ничего, кроме звука своих шагов, то, когда он дойдет до какого-нибудь мыса (например, до Акынтыбурну) или до стоящего рядом с кладбищем Ашиян маяка, и внезапно услышит в ночном безмолвии грозный шум бурного течения и в страхе заметит загадочный свет, исходящий от сияюще-белой пены, он с изумлением поймет, что у Босфора есть душа.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

«Не такая уж плохая штука — жизнь, — думаю я иногда. — В конце концов, всегда можно прогуляться по Босфору».

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Заметив, как десяток-другой плавающих в зеленоватых глубинах зеркального моря Орханов вдруг повторяют мой неосознанный жест, я на какой-то миг воображал, что они сговорилась между собой двигаться отныне сами по себе.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Все это совсем не похоже на ситуацию в европейских городах, где исторические здания, сохранившиеся со времен величия рухнувших империй Запада, бережно охраняются как музейные ценности, а горожане с гордостью показывают их приезжим, — стамбульцы просто живут среди своих развалин.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

...неповторимым и уникальным город делает не его топография, не здания и не людские представления о нем, возникающие по большей части случайно, а совокупность случайных встреч его обитателей, живущих, как я, пятьдесят лет на одних и тех же улицах, их воспоминаний, слов, цветов и образов, накопленных их памятью.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

как могут некоторые люди быть такими ленивыми, такими слабовольными, такими бесчувственными, такими безмозглыми, просто «такими»?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

В детстве я думал, что счастлив, а жизнь казалась мне мягкой, как бархат, веселой и увлекательной, почти сказочной историей. В тринадцать-четырнадцать лет я начал ощущать, что очарование этой сказки блекнет, а сюжет ее разваливается на куски. Иногда я изо всех сил пытался поверить в истинность каждого из этих фрагментов, и на некоторое время у меня получалось, — но потом ко мне возвращалась прежняя растерянность.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

За свое двуличие я расплачивался сполна и после обещал себе больше не лгать и не лицемерить — не потому, что я был такой совестливый, и не потому, что считал ложь и лицемерие отвратительными вещами, а потому, что не хотел снова пережить мучительное душевное потрясение.И ведь мучался я — все чаще и сильнее — не только после того, как мне случалось соврать или проявить, подобно взрослым, двуличность, — нет, приступ душевной боли мог настичь меня в любой момент: когда, например, я валял дурака, перешучиваясь с приятелями, или стоял один в очереди к билетной кассе кинотеатра в Бейоглу, или брал за руку симпатичную девушку, с которой только что познакомился. Внезапно откуда-то из глубин моего «я» возникал некий таинственный глаз, удалялся на некоторое расстояние и, зависнув в воздухе, принимался с холодным вниманием кинокамеры наблюдать за всем, что я делаю (передаю билетерше деньги или напряженно раздумываю, что бы такого сказать симпатичной девушке, раз уж я взял ее за руку) и говорю (банальные, лицемерные, тупые слова: «„Из России с любовью“, один билет, пожалуйста», «Ты в первый раз на такой вечеринке?»). Я чувствовал себя одновременно и актером, и режиссером какого-то глупого фильма, продолжал жить своей жизнью и в то же время с презрительной усмешкой смотрел на эту жизнь со стороны. В такие моменты я был в состоянии продолжать вести себя «нормально» лишь несколько секунд, потом меня захлестывали волны стыда и страха — все вокруг меня становилось чужим, и я боялся остаться чужаком навсегда. Душа сжималась, словно мятый листок бумаги, сворачивалась в кокон, и меня начинало буквально трясти.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Всё вокруг — голая лампочка над моей головой, грязные блеклые стены, стойка, у которой я сидел, — было таким запущенным, будничным, некрасивым! И мне казалось, что жизнь не сулит мне ни счастья, ни радости, ни успеха, — нет, передо мной лежал лишь длинный, скучный, лишенный каких бы то ни было запоминающихся моментов промежуток времени, и делать с этим временем было совершенно нечего, только убивать его. Чем я, собственно говоря, и занимался.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Иногда город вдруг странным образом изменяется. Улицы, где ты чувствовал себя как дома, внезапно меняют цвет. Ты смотришь на загадочные толпы снующих вокруг людей и понимаешь, что они вот так бессмысленно бродят здесь уже несколько столетий. Парки превращаются в грязные, унылые пустыри, площади, утыканные фонарными столбами и рекламными щитами, кажутся отвратительно пошлыми, и весь город — и твоя душа вместе с ним — становится пустым, невыносимо пустым. Мерзкая грязь переулков, вонь из открытых мусорных баков, вечные эти ухабы, колдобины и выбоины, беспорядочная суматоха и толкотня, без которой Стамбул не был бы Стамбулом, — все это говорит мне не столько о недостатках города, сколько об убожестве моей собственной жизни, моей души.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Я не люблю, когда весенними днями солнце вдруг выглядывает из-за облаков, безжалостно высвечивая своими яркими лучами бедность, бестолковость и убожество.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Ты никчемный человек, говорил я себе, ты везде чужак, ты одна сплошная ошибка. И меня начинало одолевать безотчетное, животное стремление убежать, спрятаться от этих людей, а значит — остаться в одиночестве...

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Почему мне так сложно давалось установление отношений, которые у всех нормальных людей завязываются сами собой? Почему, пытаясь подружиться с кем-нибудь, я чувствовал себя так, словно играю какую-то роль? Почему самые обычные, облегчающие жизнь милые условности, не слишком смущающие (наверное, даже вовсе не смущающие) нормальных людей, я вынужден был соблюдать, стиснув зубы, изо всех сил заставляя себя сдерживаться? Почему после я чувствовал себя отвратительным лицемером? Иногда я с таким энтузиазмом вживался в роль, что переставал на время нервничать из-за своего притворства. Я наслаждался возможностью веселиться вместе со всеми, мне даже казалось, что я больше никогда не буду чувствовать себя лицемером и лжецом, что я наконец спасен, — и вдруг в самый разгар веселья в мою душу вторгалась нежданная тоска, переворачивающая все вверх дном, и мне уже хотелось только одного — скорее укрыться в темноте моей комнаты.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Я написал ей девять длинных писем, из которых запечатал семь и отправил пять. Ответа я не получил.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Жить не рисуя значило потерять возможность ускользать на время из «первого» мира, который другие называли «жизнью», — и он потихоньку начал становиться для меня тюрьмой. Когда я чувствовал это особенно остро — и при этом много курил, — мне становилось трудно дышать.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

...занятия превратились в моих глазах в пустую трату времени, которое я мог бы потратить с куда большей пользой, занимаясь чем-нибудь и в самом деле нужным, «настоящим». Все теряло для меня смысл: слова лектора были слышны словно сквозь вату, звонок, возвещавший окончание занятий, не вызывал никаких эмоций, а студенты, курившие на переменах сигареты, казались призраками давно умерших людей; я презирал себя за неспособность вырваться из этого бессмысленного, заблудшего, душного мира, и мне снова становилось трудно дышать. Словно во сне, я чувствовал, что время убегает сквозь пальцы и мне не успеть, не успеть… Пытаясь избавиться от этого ощущения, я начинал что-нибудь сочинять или рисовать во время занятий... Но и эти стихи и рисунки... не спасали меня от ощущения ускользающего из рук времени и растрачиваемой впустую жизни. Иногда это ощущение становилось настолько невыносимым, что я, час назад входивший в здание архитектурного факультета с твердым намерением провести в нем весь день, бежал оттуда, словно спасаясь от гибели ... — неважно куда, главное — прочь, на улицы Стамбула.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

...начинал думать об этом доводящем меня до белого каления убеждении.В отличие от моей мамы, никогда не говорившей этого вслух, ленивые стамбульские буржуа и разделявшие их взгляды журналисты в моменты дерзкого пессимизма неизменно повторяли: «Здесь не может появиться ничего хорошего».

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Во мне начинало расти желание разругаться с мамой, выскочить, хлопнув дверью, из дома и отправиться бродить в полузабытьи, словно пьяный или умалишенный, по темным улочкам ночного Бейоглу, куря сигареты и убеждая самого себя, что ненавижу все и всех на свете. В те годы я порой часами ходил по вечернему и ночному городу, глядя на витрины, окна ресторанов и полутемных кафе, на мосты, фасады кинотеатров и буквы рекламных плакатов, на грязь, слякоть и капли дождя, падающие в темные лужи на тротуарах, на неоновые лампы, фары машин и роющихся в мусорных баках собак, — и вдруг, на самой узкой и печальной улочке самого далекого квартала, меня охватывало желание побежать быстрее домой и облечь в слова живущий во мне образ темного, таинственного и усталого города, похожего на лабиринт. Это новое желание было таким же властным и необоримым, каким некогда было желание рисовать...

~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Ты останешься в полном одиночестве. Никто не поймет, почему ты отказался от замечательного будущего и все бросил ради того, чтобы стать художником.

А этот период должен идти отдельно. Если у вас достанет терпения и внимания прочесть его вдумчиво, придавая воображением выпуклость и зримость каждому слову, если у вас получится прочувствовать подмеченные Автором сцены, вы тоже поймете, почему печален Стамбул.

Читать дальше

Я говорю о рано опускающихся сумерках и об отцах семейств с сумками в руках, спешащих домой по окраинным улочкам, освещенным тусклыми фонарями. Я говорю о пожилых продавцах книг, которые после очередного экономического кризиса, дрожа от холода в своих лавках, целыми днями впустую ждут покупателей; о парикмахерах, жалующихся, что народ стал меньше бриться; о застывших у пустых пристаней старых босфорских пароходах и о матросах, с ведрами в руках моющих палубу, одним глазом поглядывая на стоящий в отдалении черно-белый телевизор и думая о том, что скоро они пойдут в каюту спать; о детях, играющих в футбол на мощенных брусчаткой узких улочках среди машин; о женщинах с платками на головах и с пластиковыми пакетами в руках, молча ждущих на остановке автобуса, который все не едет; о пустых лодочных сараях рядом со старыми ялы; о чайных, под завязку набитых безработными; о терпеливых сутенерах, разгуливающих летними вечерами по самой большой городской площади в надежде отловить пьяного туриста; о толпах людей, спешащих зимними вечерами на пароход; о женах, заждавшихся возвращения своих мужей и выглядывающих, раздвинув занавески, в вечернюю темноту за окном; о стариках в тюбетейках, торгующих во дворах мечетей религиозными брошюрами, четками и розовым маслом; о похожих как две капли воды подъездах десятков тысяч многоквартирных домов, чьи стены от грязи, ржавчины, копоти и пыли потеряли всякий цвет; о муниципальных зданиях, где каждая дощечка в полу скрипела от шагов еще в те времена, когда они были особняками пашей; о сломанных качелях в парках; о корабельных сиренах, ревущих в тумане; о полуразрушенных городских стенах, сохранившихся с еще византийских времен; о рынках, пустеющих по вечерам; о руинах бывших дервишеских обителей; о чайках, неподвижно сидящих под дождем на ржавых, обросших мидиями и водорослями бортах барж; о еле заметном дымке, поднимающемся из единственной трубы огромного столетнего особняка в самый холодный день зимы; о толпе мужчин, ловящих рыбу с Галатского моста; о холоде в читальных залах библиотек; об уличных фотографах; о запахе дыхания, вырывающемся из кинотеатров, которые раньше были роскошными заведениями с позолоченными потолками, а теперь превратились в салоны порнофильмов, посещаемые мужчинами с виноватым выражением на лицах; о проспектах, на которых после заката не встретишь ни одной женщины; о толпах, собирающихся жаркими, но ветреными днями у дверей контролируемых муниципальными властями публичных домов; о молодых женщинах, выстраивающихся в очередь у дверей лавок, торгующих мясом по сниженным ценам; о перегоревших лампочках, зияющих черными дырами в буквах призывов, что по религиозным праздникам натягивают между минаретами; о там и сям наклеенных на стены потемневших и порванных рекламных плакатах; об усталых старых долмушах, которые, скрипя и охая, ползут по крутым склонам грязных городских улиц — в любом западном городе эти американские раритеты 1950-х годов попали бы в музей, а здесь продолжают трудиться; об автобусах, набитых пассажирами; о мечетях, у которых постоянно крадут свинцовые облицовочные плитки и водосточные трубы; о кладбищах, похожих на чуждые этому городу участки какого-то другого мира, и о растущих там кипарисах; о тусклых корабельных огнях, зажигающихся по вечерам на пароходах, идущих из Кадыкёя в Каракёй; о маленьких детях, пытающихся продать каждому встречному пакет бумажных салфеток; о башнях с часами, на которые никто никогда не смотрит; о школьниках, читающих на уроках истории рассказы о победах османских времен и получающих дома побои; о то и дело объявляемых запретах выходить из дома в связи с подсчетом избирателей, переписью населения или поиском террористов, когда люди сидят по своим квартирам и в страхе ждут «уполномоченных»; о втиснутых в самый дальний угол газеты письмах читателей, которые никто не читает: «У мечети в нашем квартале проваливается купол, а ей лет триста семьдесят, не меньше — куда смотрит правительство?»; о ступеньках подземных и надземных переходов в самых оживленных местах города, каждая из которых разбита по-своему; о человеке, сорок лет подряд на одном и том же месте торгующем открытками с видами Стамбула; о нищих, появляющихся, откуда ни возьмись, в самых неожиданных местах, и о нищих, которые изо дня в день стоят на одном и том же углу и произносят одни и те же жалобные речи; о тяжелом запахе мочи, вдруг ударяющем в нос на оживленных проспектах, на пароходах, в пассажах и подземных переходах; о юных девушках, читающих колонки сестрицы Гюзин в газете «Хюрриет»; о вечерней заре, окрашивающей окна в Ускюдаре в красновато-оранжевый цвет; о ранних утренних часах, когда все спят, и только рыбаки выходят в море; о невесть почему зовущемся зоопарком участке парка Гюльхане, где в клетке сидят две козы и три утомленные жизнью кошки; о выступающих по дешевым ночным клубам второсортных певцах, подражающих американским и турецким поп-звездам, и о первоклассных певцах тоже; о бесконечных уроках английского языка, на которых школьники за шесть лет с грехом пополам заучивают только «yes» и «nо»; о переселенцах, стоящих на пристани в Галате; о валяющихся на рынках зимними вечерами после окончания торговли овощах, фруктах, мусоре, обрывках бумаги, пластиковых пакетах, мешках, коробках и ящиках; о красивых женщинах, закутанных в платки, которые, смущаясь, торгуются с рыночными продавцами; о молодых матерях, бредущих по улицам с тремя детьми; о заливе Золотой Рог, видном с Галатского моста до самого Эюпа; о продавцах бубликов, в ожидании покупателей разгуливающих по набережной, погрузившись в созерцание окрестностей; о сливающихся в единый протяжный гул корабельных гудках, доносящихся с Босфора в 9.05 утра 10 ноября, когда весь город застывает, чтобы почтить память Ататюрка; об источниках, которые столетиями верой и правдой служили горожанам, а ныне остались без кранов и превратились в бесполезные груды мрамора, и ступеньки их скрылись под слоями асфальта; о доме на маленькой улочке, в котором в годы моего детства жили представители среднего класса — доктора, адвокаты, учителя, — слушавшие по вечерам вместе со своими семьями радио, а теперь квартиры этого дома заставлены вязальными и пуговичными машинами, и за ними, чтобы вовремя успеть выполнить заказ, ночи напролет работают молоденькие девушки — за самую низкую в городе зарплату; о том, что все здесь разрушенное, поломанное и обветшавшее; об аистах, которые в начале осени летят с Балкан, из Восточной и Южной Европы на юг и по пути пролетают над Босфором и островами, и все, задрав головы, смотрят на них; и о толпах курящих папиросы мужчин, возвращающихся домой после матчей национальной футбольной сборной, которые в годы моего детства неизменно кончались крупным поражением, — обо всем этом говорю я.И если вы чувствуете эту печаль, если вы ощущаете ее присутствие в городских пейзажах, на улицах, в людях, то порой она становится почти видимой, куда бы вы ни посмотрели, словно легкая дымка, поднимающаяся над Босфором, когда зимним днем из-за облаков вдруг выглянет солнце.

@темы: скажи мне, что ты читаешь, дорожное, мысли-чувства