четверг, 24 июля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Summertime sadness - это жесткая простуда в разгар летней жары. Переборов чувство вины, пойду завтра за больничным.
суббота, 19 июля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Ночи уже не столь белы, как в начале этого неласкового лета, но все же хороши для того, чтобы сочинять сказки (над чем, несомненно, придется потрудиться на совесть - чтобы не сойти с ума).
Чудесны вечера, если проводить их вне дома – кисловатый запах скошенной травы, сладко-свежая нота липы и из почти сельских, буйных зарослей одичалых зеленых насаждений тянутся густыми, холодными шлейфами влажные, пьяные ароматы земли, древесной коры, крапивы. В самом конце моей улицы пространство смещается, превращаясь в мираж, отголосок тверского пейзажа: иван-чай в человеческий рост, неугомонная железная дорога.
Утра светлы, свежи, успокоительно-беззвучны, окутаны легкой дымкой – я любила возвращать в город в такое время, заставать его в нежном полусне, без людей и машин. Я любила и люблю возвращаться в Питер.
Чудесны вечера, если проводить их вне дома – кисловатый запах скошенной травы, сладко-свежая нота липы и из почти сельских, буйных зарослей одичалых зеленых насаждений тянутся густыми, холодными шлейфами влажные, пьяные ароматы земли, древесной коры, крапивы. В самом конце моей улицы пространство смещается, превращаясь в мираж, отголосок тверского пейзажа: иван-чай в человеческий рост, неугомонная железная дорога.
Утра светлы, свежи, успокоительно-беззвучны, окутаны легкой дымкой – я любила возвращать в город в такое время, заставать его в нежном полусне, без людей и машин. Я любила и люблю возвращаться в Питер.
Listen how calmly I can tell you the whole story
Неожиданным и удачным аккомпанементом к частым мыслям о соотношении свободы и необходимости стал роман «Туарег» Альберто Васкеса-Фигероа. Громкие рекламные заверения на обложке – де, книга переведена на тридцать языков и выдержала 80 изданий по всему миру – первый десяток страниц вызывали недоумение: что такого неописуемо-привлекательного в этой истории, что обеспечивает ей столь баснословную (если реальную) популярность?
Свора суданских военных гоняется по Сахаре за одним-единственным туарегом, убившим некоего генерала-царька, который на свою беду осмелился нарушить пустынный обычай гостеприимства и приказал арестовать человека, нашедшего приют под кровом Гаселя Сайяха. Просто приключенческий роман, без притязаний на историчность или этнографическую ценность – так, для антуража введены несколько арабских слов, описывающих особенности пустынного ландшафта и быта туарегов, действие местами непоследовательно, на следующей странице герои уже оказываются где-то, а ты пытаешься сообразить, это часть текста пропущена по ошибке или автор не стал растрачивать фантазию на описание пути. Довольно однообразной может показаться пассивная составляющая повествования, рассуждения в ней повторяются рефреном и порой создается впечатление, что одними и теми же словами – что движет Гаселем? Как ему удается выживать среди безжизненных барханов?
Однако незамысловатость конструкции романа сходна с обманчивой простотой пустыни, которая служит одновременно и фоном, и значимым участником событий. Ведь что такое пустыня на первый взгляд? Море песка под раскаленным добела солнцем – что тут еще выдумывать? Но нет… кроме преобладающего «моря» здесь найдутся и каменистые равнины, и коварные солончаки, норовящие без следа сожрать путника, неосмотрительно поверившего в надежность соляной корки, и оазисы, и горные массивы, и своя маленькая, незаметная жизнь, ради собственной безопасности и спокойствия растворившаяся среди ландшафта. Так и роман, за очевидными передвижениями героев из сюжетного пункта А в пункт Б, скрывает множество мыслей, не высказанных напрямую. Что есть подлость и что – благородство? Сколько стоит человеческая жизнь? Означает ли простота образа жизни недалекость живущего? Что такое свобода? Есть ли место тысячелетним традициям в современном мире? Песчинками эти вопросы разбросаны по тексту – в диапазоне от нравственной оценки человека до социально-политической проблематики, а идейная широта – существенное основание для того, чтобы донести историю до тридцати разных народов.
Свора суданских военных гоняется по Сахаре за одним-единственным туарегом, убившим некоего генерала-царька, который на свою беду осмелился нарушить пустынный обычай гостеприимства и приказал арестовать человека, нашедшего приют под кровом Гаселя Сайяха. Просто приключенческий роман, без притязаний на историчность или этнографическую ценность – так, для антуража введены несколько арабских слов, описывающих особенности пустынного ландшафта и быта туарегов, действие местами непоследовательно, на следующей странице герои уже оказываются где-то, а ты пытаешься сообразить, это часть текста пропущена по ошибке или автор не стал растрачивать фантазию на описание пути. Довольно однообразной может показаться пассивная составляющая повествования, рассуждения в ней повторяются рефреном и порой создается впечатление, что одними и теми же словами – что движет Гаселем? Как ему удается выживать среди безжизненных барханов?
Однако незамысловатость конструкции романа сходна с обманчивой простотой пустыни, которая служит одновременно и фоном, и значимым участником событий. Ведь что такое пустыня на первый взгляд? Море песка под раскаленным добела солнцем – что тут еще выдумывать? Но нет… кроме преобладающего «моря» здесь найдутся и каменистые равнины, и коварные солончаки, норовящие без следа сожрать путника, неосмотрительно поверившего в надежность соляной корки, и оазисы, и горные массивы, и своя маленькая, незаметная жизнь, ради собственной безопасности и спокойствия растворившаяся среди ландшафта. Так и роман, за очевидными передвижениями героев из сюжетного пункта А в пункт Б, скрывает множество мыслей, не высказанных напрямую. Что есть подлость и что – благородство? Сколько стоит человеческая жизнь? Означает ли простота образа жизни недалекость живущего? Что такое свобода? Есть ли место тысячелетним традициям в современном мире? Песчинками эти вопросы разбросаны по тексту – в диапазоне от нравственной оценки человека до социально-политической проблематики, а идейная широта – существенное основание для того, чтобы донести историю до тридцати разных народов.
Listen how calmly I can tell you the whole story
Не уверена в смысле моего пребывания здесь; писать не о чем – не считая, разумеется, вечной погоды, работы и медицинских сводок из дома. Рискуя пополнить ряды столь ненавидимых позитивным обществом экзальтированных нытиков, сознаюсь, что иногда в мозгу набатным колоколом ударяет осознание абсолютной бессмысленности той жизни, которую я веду. Бессмысленная трудозанятость – циклично повторяемые операции, перекладывание бумажек, искусственные, из пальца высосанные затруднения, театр абсурда в расцвете. Какой ужас, копия протокола заверена не тем числом! Да сдохнет, что ли, кто-то из-за этого? Что, войны прекратятся, если я буду свято и неотступно чтить 115-й? Цивилизация наша оставит свои настойчивые и, кажется, все более успешные попытки самоуничтожения, отринет техногенный путь развития и обратится к Духу, как только все клиенты будут проидентифицированы? Все чушь собачья, пустая мышиная возня. Можно вывернуться на изнанку, заработать капитальное расстройство нервов, стараясь безошибочно соблюдать все эти условности – но труд мой не оставит по себе следа. Бумага быстро гниет. Информация утраивается. Славным потомкам, честное слово, всё равно, сколько счетов мне удалось открыть и сколько доп.реквизитов заполнить – тоже мне, личный подвиг микроскопического масштаба. В вечности имя мое будет заменено общим бесславным наименованием, объединяющим тысячи безликих, бессмысленных, бесполезных – Офисный Планктон.
Но вы же понимаете – значит, приступы абсурда по Камю не настолько сильны, раз я не собралась окончательно в один момент переменить всё к чертовой матери. Значит, есть пока подлые силы это терпеть. Чтобы совсем себя добить на сегодня, признаюсь в том, что мне не позволяет сменить работу. Нет, не отличный коллектив (впрочем, с небольшим душком, как выяснилось) и даже не зарплата (тут я утерла горькую слезу) – ощущение предательства коллег. Отлично помню, как Н.Б. мне сказала о девочке, с которой я начинала работать: «Она посчитала, что все уже освоила и здесь ей некуда расти, но в нашем департаменте невозможно узнать и выучить всё за полтора года…» С каким осуждением были произнесены эти слова. Полагаю, после моего гипотетического ухода Н.Б. не откажет себе в удовольствии сообщить сходную вежливую воспитательно-запугивающую гадость той же Анечке. Тяжкий порок или болезнь – способность терпеть.
Если кто-то хотел сказать, что я веду себя подобно коту, сидящему на зажженной конфорке, пожалуйста, сберегите слова и воздух – я знаю. И даже знаю, что с этим делать. Не достает последней соломинки.
Из-за болезни бабули сентябрьский отпуск в Италии готов был накрыться, но я малодушно и эгоистично позволила уговорить себя ехать в одиночку. Когда решающим аргументом выступает Венеция, сложно устоять. Одной путешествовать, конечно, не совсем то – состояние «сам-по-себе» хорошо лишь до определенного предела, но едва ли этот самый предел проходит по площади Святого Марка.
Интересно, как много людей, анализируя каждое свое слово и поступок, делают неоспоримый вывод о собственной моральной ничтожности? Я вот уверяюсь раз за разом. Почти вывела аксиому.
Но вы же понимаете – значит, приступы абсурда по Камю не настолько сильны, раз я не собралась окончательно в один момент переменить всё к чертовой матери. Значит, есть пока подлые силы это терпеть. Чтобы совсем себя добить на сегодня, признаюсь в том, что мне не позволяет сменить работу. Нет, не отличный коллектив (впрочем, с небольшим душком, как выяснилось) и даже не зарплата (тут я утерла горькую слезу) – ощущение предательства коллег. Отлично помню, как Н.Б. мне сказала о девочке, с которой я начинала работать: «Она посчитала, что все уже освоила и здесь ей некуда расти, но в нашем департаменте невозможно узнать и выучить всё за полтора года…» С каким осуждением были произнесены эти слова. Полагаю, после моего гипотетического ухода Н.Б. не откажет себе в удовольствии сообщить сходную вежливую воспитательно-запугивающую гадость той же Анечке. Тяжкий порок или болезнь – способность терпеть.
Если кто-то хотел сказать, что я веду себя подобно коту, сидящему на зажженной конфорке, пожалуйста, сберегите слова и воздух – я знаю. И даже знаю, что с этим делать. Не достает последней соломинки.
Из-за болезни бабули сентябрьский отпуск в Италии готов был накрыться, но я малодушно и эгоистично позволила уговорить себя ехать в одиночку. Когда решающим аргументом выступает Венеция, сложно устоять. Одной путешествовать, конечно, не совсем то – состояние «сам-по-себе» хорошо лишь до определенного предела, но едва ли этот самый предел проходит по площади Святого Марка.
Интересно, как много людей, анализируя каждое свое слово и поступок, делают неоспоримый вывод о собственной моральной ничтожности? Я вот уверяюсь раз за разом. Почти вывела аксиому.
воскресенье, 29 июня 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
В отпуске дочитала роман Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл».На обложке – афористичный отзыв Александра Гениса: «Так мог бы выглядеть роман «Мастер и Маргарита», если бы его написал Диккенс». Если уж пытаться описать этот труд путем такого вот литературного соотнесения, то я скорее склонна согласиться с высказыванием кого-то из пользователей @дневников: «Так выглядела бы «Война и мир», если бы ее написал Толкин». С одной стороны – это основательное повествование о жизни и нравах высшего света, с другой – неторопливый, обстоятельный, изобилующий тонко продуманными деталями магический роман. Роман очень английский – автор и персонажи под его пером демонстрируют истинно британскую вежливость, благовоспитанность и ироничность, и хотя нам показывают необычное общество, в котором волшебник – профессия, не слишком респектабельная, но в целом довольно тривиальная, - это общество точно так же держится национальных английских условностей. Роман поражает не только и не столько объемом, но фундаментальной проработкой вымышленной матчасти, данной в бесконечных ссылках на несуществующие магические труды, на биографии волшебников, на легенды и предания. Теоретическая основа, библиография, предыстория того или иного явления – все предусмотрено автором до мелочей, такой шикарный обоснуй мне встречался действительно только у Профессора.
Что касается сюжета, то автор читателей провел: на протяжении всего романа герои предсказывают и ждут, кто с надеждой, а кто с ненавистью и страхом, возвращение магического короля Великобритании, Джона Аскгласса, Короля-Ворона. Обширные сноски рассказывают историю его жизни и деяний, разжигая любопытство – ну что же, что же произойдет, когда он вернется в Англию?! А в итоге завлекающие, дразнящие разум крупицы истории так и остаются всего лишь приманкой – нам показывают ее, заставляя проглатывать страницу за страницей в стремлении добраться-таки до сцены появления Короля, а ее нет, этой сцены. Она не предусмотрена конструкцией романа. В самом конце уже, где действие вдруг развивает скорость и как-то спрессовывается, промелькивает безымянный персонаж, оживляющий человека-книгу – больших трудов стоит догадаться, что это и был долгожданный и загадочный Джон Аскгласс. Я еще надеялась, что автор разовьет какую-нибудь сложносочиненную интригу – например, таинственно-надменный Джон Чилдермас, суровый красавец, то ли лакей, то ли секретарь-референт мистера Норрелла, отменно язвительный и с большим пониманием о , окажется воплощением или наследником Короля-Ворона, однако автор – явно не приверженец закрученных сюжетов. Более того, автору под конец романа собственное творение, по-моему, надоело до чертиков – финал оставлен открытым, а столь масштабный труд все же просит аккуратного завершения, в котором каждый герой приходит в некий пункт Б своей вымышленной судьбы, а события логически закрываются.
Литературный обзор Guardian пишет, что эта книга для тех, «кому уже не возрасту читать Джоан Роулинг». Не знаю… Да, наверное, чтобы оценить достоинства этого романа – размеренность повествования, тонкий юмор, литературные аллюзии – требуется более или менее солидный читательский опыт, но от возраста он, пожалуй, не зависит.
Самое лучшее в романе, на мой взгляд – зримо и поэтично воссозданные авторским словом английские пейзажи, мрачные и овеянные магическим духом. Молчаливые вересковые пустоши, разделенные рукотворными каменными грядами, туманные рощи, холмы-бруги, под которыми, по преданиям, живут эльфы-сиды, таинственные дороги, скрытые зарослями боярышника. Тревожная, жутковатая и влекущая красота…
Что касается сюжета, то автор читателей провел: на протяжении всего романа герои предсказывают и ждут, кто с надеждой, а кто с ненавистью и страхом, возвращение магического короля Великобритании, Джона Аскгласса, Короля-Ворона. Обширные сноски рассказывают историю его жизни и деяний, разжигая любопытство – ну что же, что же произойдет, когда он вернется в Англию?! А в итоге завлекающие, дразнящие разум крупицы истории так и остаются всего лишь приманкой – нам показывают ее, заставляя проглатывать страницу за страницей в стремлении добраться-таки до сцены появления Короля, а ее нет, этой сцены. Она не предусмотрена конструкцией романа. В самом конце уже, где действие вдруг развивает скорость и как-то спрессовывается, промелькивает безымянный персонаж, оживляющий человека-книгу – больших трудов стоит догадаться, что это и был долгожданный и загадочный Джон Аскгласс. Я еще надеялась, что автор разовьет какую-нибудь сложносочиненную интригу – например, таинственно-надменный Джон Чилдермас, суровый красавец, то ли лакей, то ли секретарь-референт мистера Норрелла, отменно язвительный и с большим пониманием о , окажется воплощением или наследником Короля-Ворона, однако автор – явно не приверженец закрученных сюжетов. Более того, автору под конец романа собственное творение, по-моему, надоело до чертиков – финал оставлен открытым, а столь масштабный труд все же просит аккуратного завершения, в котором каждый герой приходит в некий пункт Б своей вымышленной судьбы, а события логически закрываются.
Литературный обзор Guardian пишет, что эта книга для тех, «кому уже не возрасту читать Джоан Роулинг». Не знаю… Да, наверное, чтобы оценить достоинства этого романа – размеренность повествования, тонкий юмор, литературные аллюзии – требуется более или менее солидный читательский опыт, но от возраста он, пожалуй, не зависит.
Самое лучшее в романе, на мой взгляд – зримо и поэтично воссозданные авторским словом английские пейзажи, мрачные и овеянные магическим духом. Молчаливые вересковые пустоши, разделенные рукотворными каменными грядами, туманные рощи, холмы-бруги, под которыми, по преданиям, живут эльфы-сиды, таинственные дороги, скрытые зарослями боярышника. Тревожная, жутковатая и влекущая красота…
Listen how calmly I can tell you the whole story
В середине месяца вырвалась в деревню. Это добрая ежегодная традиция – навестить наш домик, окунуться, пусть и ненадолго, в море покоя и плодотворного одиночества, погоня за беззаботностью, счастьем, свободой, жажда вновь пережить дни бесконечных летних каникул, золотых от жаркого июльского солнца.
Мста была почти что неизменна: сладкий запах цветущей сныти, безлюдье, оглушительная тишина. Вопреки прогнозам, было солнечно, тепло, безветренно. В последние годы ощущения новизны совсем нет – минул год, а кажется, будто и не уезжала. Мста статична, здесь не течет время, но дряхление домов, вещей и людей неизбежно наступает, как наступают на землю, некогда ухоженную и плодородную, полчища неистребимых трав. Руки опускаются при виде их плотных рядов, сильных своей сплоченностью стеблей – но есть обязывающий и странный, должно быть, по меркам многих, моральный долг перед домом и землей. Запустение и торжество природы над цивилизацией – явление эмоционально амбивалентное. Я могла бы порадоваться тому, что деревья и травы, птицы и звери возвращают позиции, бесцеремонно и варварски завоеванные человеком в неравном и несправедливом бою, что зеленый покров скроет и залечит уродливые шрамы «разумной деятельности». Но когда речь идет о вымирании моей деревни и утрате моего дома, триумф естественных сил отнюдь меня не вдохновляет. На этом плацдарме я готова дать излишне ретиво хозяйничающей Природе отпор.
Где-то на болоте звонко кукует кукушка; неизвестно откуда взявшееся детское суеверие заставляет меня с сожалением думать, что и это – признак запустения. Как будто кукушка – верный посыльный и вестник безлюдья. Конечно, и этому есть объяснение: если ее голос слышен столь отчетливо, значит, лес подошел ближе к домам. Наверное, эти мысли навеяны еще косвенной связью птицы со смертью – раз ее спрашивают, сколько жить осталось. Я никогда не спрашивала, боюсь играть с подобными материями.
На озере сварливо орут чайки (о, когда слышишь в городе их пронзительные голоса!), река умиротворяюще-прекрасна по вечерам, душист и пышен луг; каждый уголок, деревце, цветок, каждую небесную перемену хочется запечатлеть на фото, но я сдерживаюсь – невыразительные кадры, повторяющие прошлогодние, сплошная зеленая масса вместо буйных зарослей – очарование здешних мест так тонко, что стеклянная линза едва ли его уловит. Сюда нужно приезжать, дышать и смотреть. Стоя на песчаной дороге, вглядываться в сумрачную глубину леса и видеть почти что тайгу. За канавой, в непролазном кустарнике и болоте заметить яркую желтую россыпь, а приглядевшись, понять, что обнаружил удивительное: заросли диких ирисов.
Здесь еще хорошо читается, из-за тишины, отсутствия более увлекательных альтернатив; читается, как раньше – со вкусом, с захлестывающим потоком попутных размышлений. Идеальное место восстановления для интроверта.
…но когда однажды утром я услышала на чердаке шаги, будучи одна в закрытом со всех сторон доме, то решила, что пора возвращаться к миру. Хорошего, в том числе и отшельничества, понемногу.
Мста была почти что неизменна: сладкий запах цветущей сныти, безлюдье, оглушительная тишина. Вопреки прогнозам, было солнечно, тепло, безветренно. В последние годы ощущения новизны совсем нет – минул год, а кажется, будто и не уезжала. Мста статична, здесь не течет время, но дряхление домов, вещей и людей неизбежно наступает, как наступают на землю, некогда ухоженную и плодородную, полчища неистребимых трав. Руки опускаются при виде их плотных рядов, сильных своей сплоченностью стеблей – но есть обязывающий и странный, должно быть, по меркам многих, моральный долг перед домом и землей. Запустение и торжество природы над цивилизацией – явление эмоционально амбивалентное. Я могла бы порадоваться тому, что деревья и травы, птицы и звери возвращают позиции, бесцеремонно и варварски завоеванные человеком в неравном и несправедливом бою, что зеленый покров скроет и залечит уродливые шрамы «разумной деятельности». Но когда речь идет о вымирании моей деревни и утрате моего дома, триумф естественных сил отнюдь меня не вдохновляет. На этом плацдарме я готова дать излишне ретиво хозяйничающей Природе отпор.
Где-то на болоте звонко кукует кукушка; неизвестно откуда взявшееся детское суеверие заставляет меня с сожалением думать, что и это – признак запустения. Как будто кукушка – верный посыльный и вестник безлюдья. Конечно, и этому есть объяснение: если ее голос слышен столь отчетливо, значит, лес подошел ближе к домам. Наверное, эти мысли навеяны еще косвенной связью птицы со смертью – раз ее спрашивают, сколько жить осталось. Я никогда не спрашивала, боюсь играть с подобными материями.
На озере сварливо орут чайки (о, когда слышишь в городе их пронзительные голоса!), река умиротворяюще-прекрасна по вечерам, душист и пышен луг; каждый уголок, деревце, цветок, каждую небесную перемену хочется запечатлеть на фото, но я сдерживаюсь – невыразительные кадры, повторяющие прошлогодние, сплошная зеленая масса вместо буйных зарослей – очарование здешних мест так тонко, что стеклянная линза едва ли его уловит. Сюда нужно приезжать, дышать и смотреть. Стоя на песчаной дороге, вглядываться в сумрачную глубину леса и видеть почти что тайгу. За канавой, в непролазном кустарнике и болоте заметить яркую желтую россыпь, а приглядевшись, понять, что обнаружил удивительное: заросли диких ирисов.
Здесь еще хорошо читается, из-за тишины, отсутствия более увлекательных альтернатив; читается, как раньше – со вкусом, с захлестывающим потоком попутных размышлений. Идеальное место восстановления для интроверта.
…но когда однажды утром я услышала на чердаке шаги, будучи одна в закрытом со всех сторон доме, то решила, что пора возвращаться к миру. Хорошего, в том числе и отшельничества, понемногу.
Listen how calmly I can tell you the whole story
Три недели тишины в эфире, но я по-прежнему здесь - субстанцией читающей и слушающей. Всё, о чем можно было бы поведать, разделяется на две категории: либо слишком личное, а значит, не подлежащее публикации, либо рабочее. Относительно второго пункта мне постоянно вспоминается миллион лет назад прочитанная где-то заметка - руководство "Как не казаться в компании лузером?" Автор (имя утеряно) давал советы в едком тоне: "Не можешь поддержать беседу, нечего рассказать друзьям? Займись уже чем-нибудь - рыбалкой, коллекционированием марок, да чем угодно! Думаешь, людям интересно слушать про твою унылую работу?" Полагаю, что совсем неинтересно, но если вдруг кому-то требуется консультация в сфере банковского законодательства - you're welcome. В рамках, не противоречащих подписке о неразглашении )).
суббота, 07 июня 2014
01:11
Доступ к записи ограничен
Listen how calmly I can tell you the whole story
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Listen how calmly I can tell you the whole story
После долгой молчанки рассказывать либо обо всем, либо уж не начинать.
От пятницы до пятницы на работе был ад с перерывами на истерическое веселье; кажется, эта неделя растянулась на целую вечность однообразно-бессмысленной броуновской деятельности, за которой не замечаешь ничего - ни лета, ни людей, ни чувств, ни себя.
После прошлого загона мы с девчонками решили себя вознаградить и пошли в ресторан "Аптека". Славное местечко - немного излишне шумное для вечера перед уик-эндом, но приятное и увлекающее своей таинственной атмосферой. Очередной раз на практике убедились, что мир потрясающе-тесен: молодой человек с экзотическим именем Дарьош, который обслуживал наш столик, оказался знакомым моей коллеги.
Работа в банке откладывает на сознание отпечаток такого... как бы сказать... мировосприятия по аналогии с грамматическим нацизмом, только в отношении законодательства. Бедные девочки в визовой фирме не подозревали, что за полчаса до конца рабочего дня им устроят лекцию на тему корректного оформления официальных документов. Просто не стоило им, не подумав, заявлять, что на справке с работы надо поставить две печати - на каждой подписи. Это меня выбесило так же, как "чернОЕ кофе" и "звОнит".
Еще оказалось, что перспектива пляжного отдыха - наилучший мотиватор. Каждое утро качаю пресс и все прочее - и прям горжусь, что хотя бы в этом лень побеждена. Одолеть бы ее, садясь за дневниковые записи и остальные литературные опыты...
От пятницы до пятницы на работе был ад с перерывами на истерическое веселье; кажется, эта неделя растянулась на целую вечность однообразно-бессмысленной броуновской деятельности, за которой не замечаешь ничего - ни лета, ни людей, ни чувств, ни себя.
После прошлого загона мы с девчонками решили себя вознаградить и пошли в ресторан "Аптека". Славное местечко - немного излишне шумное для вечера перед уик-эндом, но приятное и увлекающее своей таинственной атмосферой. Очередной раз на практике убедились, что мир потрясающе-тесен: молодой человек с экзотическим именем Дарьош, который обслуживал наш столик, оказался знакомым моей коллеги.
Работа в банке откладывает на сознание отпечаток такого... как бы сказать... мировосприятия по аналогии с грамматическим нацизмом, только в отношении законодательства. Бедные девочки в визовой фирме не подозревали, что за полчаса до конца рабочего дня им устроят лекцию на тему корректного оформления официальных документов. Просто не стоило им, не подумав, заявлять, что на справке с работы надо поставить две печати - на каждой подписи. Это меня выбесило так же, как "чернОЕ кофе" и "звОнит".
Еще оказалось, что перспектива пляжного отдыха - наилучший мотиватор. Каждое утро качаю пресс и все прочее - и прям горжусь, что хотя бы в этом лень побеждена. Одолеть бы ее, садясь за дневниковые записи и остальные литературные опыты...
вторник, 20 мая 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Я раскину руки,и английские реки потекут вспять…
Я раскину руки, и кровь моих врагов застынет в жилах…
Я раскину руки, и мысли моих врагов улетят, как стая скворцов,
И съежатся они, словно куча тряпья,
Я приду к ним туманом и дождем,
Я приду к ним в полуденной дреме,
Стаей воронов, что закроют рассветное небо на севере,
А когда враги решат, что спасены,
Я приду к ним в крике, что разрушит безмолвие зимнего леса.
Дождь откроет дверь для меня, и войду в нее,
Камни соорудят трон для меня, и взойду на него,
Три исконных королевства станут моими навеки,
Англия станет навеки моею,
Безымянный раб наденет серебряную корону,
Безымянный раб воцарится в чужой земле…
Оружие врагов моих чтят в аду, как святыню,
Замыслы их лелеют, как священные тексты.
Кровь, что я проливал на полях древних сражений,
Собрана адскими ризничими с запятнанной земли.
Собрана в сосуды из серебра и слоновой кости.
Я принес Англии магию,
Но англичане презрели мой дар.
Магия будет написана на камнях и холмах,
Но разум их не сможет ее постичь.
Облетевшие деревья зимой —
Письмена, которых им никогда не прочесть…
Я раскину руки, и кровь моих врагов застынет в жилах…
Я раскину руки, и мысли моих врагов улетят, как стая скворцов,
И съежатся они, словно куча тряпья,
Я приду к ним туманом и дождем,
Я приду к ним в полуденной дреме,
Стаей воронов, что закроют рассветное небо на севере,
А когда враги решат, что спасены,
Я приду к ним в крике, что разрушит безмолвие зимнего леса.
Дождь откроет дверь для меня, и войду в нее,
Камни соорудят трон для меня, и взойду на него,
Три исконных королевства станут моими навеки,
Англия станет навеки моею,
Безымянный раб наденет серебряную корону,
Безымянный раб воцарится в чужой земле…
Оружие врагов моих чтят в аду, как святыню,
Замыслы их лелеют, как священные тексты.
Кровь, что я проливал на полях древних сражений,
Собрана адскими ризничими с запятнанной земли.
Собрана в сосуды из серебра и слоновой кости.
Я принес Англии магию,
Но англичане презрели мой дар.
Магия будет написана на камнях и холмах,
Но разум их не сможет ее постичь.
Облетевшие деревья зимой —
Письмена, которых им никогда не прочесть…
Сюзанна Кларк
"Джонатан Стрендж и мистер Норрелл"
"Джонатан Стрендж и мистер Норрелл"
воскресенье, 11 мая 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Мое знакомство с творчеством Ивлина Во началось именно с этого романа – как говорят знатоки, наиболее успешного (не берусь подтверждать или оспаривать, ибо пока это единственное прочитанное мной произведение). Где-то на @дневниках, когда я постигала «матчасть», мне попался любопытный образ, описывающий тональность романа: как будто обычно желчный и саркастичный Во вдруг заплакал. Я бы сказала, что автор не отказывает себе в тонкой английской иронии социальной направленности, местами ощутимо злой, а вот плакать приходится читателю.
Итак, в чем же дело? Вторая мировая война, капитан Чарльз Райдер пребывает со своей ротой на новое место дислокации – в окрестности поместья Брайдсхед – и предается воспоминаниям, связанным с этим местом и его своеобразными обитателями. В его памяти разворачивается история медленной гибели аристократического семейства, состоящего из индивидов столь уникальных, что их взаимное неприятие кажется почти закономерным и естественным.
Исследователи литературы постулировали, что Во отрицал устои современного ему общества, теряющего традиционные этические ценности, а идеал видел в аристократическом укладе жизни и католицизме. По-моему, «Возвращение в Брайдсхед» опровергает и полностью переворачивает этот многомудрый тезис. Все члены семьи Марчмейн так или иначе были уничтожены религией, которую глава рода, леди Тереза Марчмейн, полагала основой бытия и которая, кстати говоря, сама пострадала из-за своей фанатичности. Проповедуя истовость веры и безоговорочное повиновение католическому канону, она успешно разрушила судьбы своих детей, отвратила от себя мужа и оказалась в итоге объектом всеобщей почтительной ненависти. В ней есть что-то от героинь классических драм, темная, потаенная властность, стремление управлять чужими судьбами, подчинять окружающих своей воле – Иродиада начала XX века. В романе, если разобраться, силен фрейдистский мотив – женщина, на эмоционально-духовном уровне авторитарно управляющая семьей, провоцирующая мужчин на чувство вины и пытающаяся ими манипулировать.
Но роман, разумеется, не только о подавляющей силе религиозных традиций или о психологической агрессии, пусть и невольной. Будучи образцом «хорошей» литературы, «Возвращение в Брайдсхед» многогранно в проблематике. Здесь найдется и история о притворных ликах любви, о тщеславии и честолюбии, о том, как сложно быть хорошим другом и как важно вовремя и правильно понять, что в тебе нуждаются. Последний пункт более отчетливо оттенен в экранизации 2008г., равно как и извечная проблема происхождения и социального положения. Фильм, конечно, здорово урезает исходный, романный сюжет в деталях, а судьбы отдельных персонажей произволом сценаристов просто перевирает, но атмосфера и герои визуально воссозданы очень достойно. Разумеется, не смогла обойти вниманием главный «полюс сердечной боли» произведения - младшего сына леди Марчмейн, Себастьяна. Эксцентричный и трогательный, по-детски непосредственный, не слишком далекий, может быть, но по крайней мере искренний в нежелании становиться серьезным, он открывает своим появлением историю Марчмейнов, а воспоминания рассказчика то и дело обращаются к нему. Себастьяна, наверное, можно считать символом тщетного сопротивления навязываемой воле. Даже радикальный путь саморазрушения («Так не доставайся же ты никому!») не позволяет ему избегнуть неотвратимого, по-видимому, обращения к религии. Католическая церковь снисходительно-злорадно принимает в свое лоно униженного до последней степени язычника и ставит зарубку на древке священной хоругви – еще один непокорный хребет сломан.
В фильме Себастьяна играет Бен Уишоу; после «Писем из Зедельгема» и его Фробишера это был контрольный в голову. Масса странного, патологичного обаяния, эта его порывистость и нервность, как продиктованные образом, так, видимо, и соответствующие складу характера самого актера. Проникшись его игрой, я решила расширить горизонты (ибо Уишоу из тех артистов, кого первый безупречно воплощенный образ порабощает – для меня он навсегда одержимый Гренуй) и посмотрела очень английскую картину «Яркая звезда» о безнадежной любви поэта Джона Китса и его музы Фанни Брон. Порадовалась тому, что Уишоу умеет играть не только неврастеников и маньяков, но и вполне нормальных людей (если к поэтам применима категория нормальности), чей эмоциональный диапазон не заходит в нечеловеческие крайности. Фильм красивый, по содержанию и картинке, романтичный и наполненный той особой бережной, теплой нежностью, с которой женщина (режиссер - Джейн Кэмпион) может отнестись к возвышенным чувствам ныне бессмертных возлюбленных.
Итак, в чем же дело? Вторая мировая война, капитан Чарльз Райдер пребывает со своей ротой на новое место дислокации – в окрестности поместья Брайдсхед – и предается воспоминаниям, связанным с этим местом и его своеобразными обитателями. В его памяти разворачивается история медленной гибели аристократического семейства, состоящего из индивидов столь уникальных, что их взаимное неприятие кажется почти закономерным и естественным.
Исследователи литературы постулировали, что Во отрицал устои современного ему общества, теряющего традиционные этические ценности, а идеал видел в аристократическом укладе жизни и католицизме. По-моему, «Возвращение в Брайдсхед» опровергает и полностью переворачивает этот многомудрый тезис. Все члены семьи Марчмейн так или иначе были уничтожены религией, которую глава рода, леди Тереза Марчмейн, полагала основой бытия и которая, кстати говоря, сама пострадала из-за своей фанатичности. Проповедуя истовость веры и безоговорочное повиновение католическому канону, она успешно разрушила судьбы своих детей, отвратила от себя мужа и оказалась в итоге объектом всеобщей почтительной ненависти. В ней есть что-то от героинь классических драм, темная, потаенная властность, стремление управлять чужими судьбами, подчинять окружающих своей воле – Иродиада начала XX века. В романе, если разобраться, силен фрейдистский мотив – женщина, на эмоционально-духовном уровне авторитарно управляющая семьей, провоцирующая мужчин на чувство вины и пытающаяся ими манипулировать.
Но роман, разумеется, не только о подавляющей силе религиозных традиций или о психологической агрессии, пусть и невольной. Будучи образцом «хорошей» литературы, «Возвращение в Брайдсхед» многогранно в проблематике. Здесь найдется и история о притворных ликах любви, о тщеславии и честолюбии, о том, как сложно быть хорошим другом и как важно вовремя и правильно понять, что в тебе нуждаются. Последний пункт более отчетливо оттенен в экранизации 2008г., равно как и извечная проблема происхождения и социального положения. Фильм, конечно, здорово урезает исходный, романный сюжет в деталях, а судьбы отдельных персонажей произволом сценаристов просто перевирает, но атмосфера и герои визуально воссозданы очень достойно. Разумеется, не смогла обойти вниманием главный «полюс сердечной боли» произведения - младшего сына леди Марчмейн, Себастьяна. Эксцентричный и трогательный, по-детски непосредственный, не слишком далекий, может быть, но по крайней мере искренний в нежелании становиться серьезным, он открывает своим появлением историю Марчмейнов, а воспоминания рассказчика то и дело обращаются к нему. Себастьяна, наверное, можно считать символом тщетного сопротивления навязываемой воле. Даже радикальный путь саморазрушения («Так не доставайся же ты никому!») не позволяет ему избегнуть неотвратимого, по-видимому, обращения к религии. Католическая церковь снисходительно-злорадно принимает в свое лоно униженного до последней степени язычника и ставит зарубку на древке священной хоругви – еще один непокорный хребет сломан.
В фильме Себастьяна играет Бен Уишоу; после «Писем из Зедельгема» и его Фробишера это был контрольный в голову. Масса странного, патологичного обаяния, эта его порывистость и нервность, как продиктованные образом, так, видимо, и соответствующие складу характера самого актера. Проникшись его игрой, я решила расширить горизонты (ибо Уишоу из тех артистов, кого первый безупречно воплощенный образ порабощает – для меня он навсегда одержимый Гренуй) и посмотрела очень английскую картину «Яркая звезда» о безнадежной любви поэта Джона Китса и его музы Фанни Брон. Порадовалась тому, что Уишоу умеет играть не только неврастеников и маньяков, но и вполне нормальных людей (если к поэтам применима категория нормальности), чей эмоциональный диапазон не заходит в нечеловеческие крайности. Фильм красивый, по содержанию и картинке, романтичный и наполненный той особой бережной, теплой нежностью, с которой женщина (режиссер - Джейн Кэмпион) может отнестись к возвышенным чувствам ныне бессмертных возлюбленных.
пятница, 09 мая 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Из позитивного: участвую в корпоративном соревновании Stepcompetition. Сотрудники SEB по всему миру объединились в команды, вооружились шагомерами и состязаются за звание самых активных банковских клерков. Количество пройденных за день шагов нужно регистрировать на специальном сайте, а виртуальная карта показывает, как ты и твоя команда двигаешься по материкам от одного города, в котором есть подразделение SEB, к другому. А еще интересно отслеживать статистику: сколько километров пройдено тобой лично, сослуживцами и коллективом организации вообще, сколько раз вокруг Земли мы обошли. Любопытно почитать, как изощрялся народ, называя команды. Например, моя называет Hoha the Boot Memorial Team. Ну Хоха, помните:

Чем моя работа неоспоримо хороша, так это постоянными затеями, не дающими погрязнуть в рабочих буднях.
А еще дух соревнования реально мотивирует двигаться; вот так выйдешь из метро, увидишь трамвай до дома, а потом подумаешь: "Нет, лучше прогуляюсь пешком, нахожу для команды еще тысченку шагов." И идешь с сознанием пользы дела.

Чем моя работа неоспоримо хороша, так это постоянными затеями, не дающими погрязнуть в рабочих буднях.
А еще дух соревнования реально мотивирует двигаться; вот так выйдешь из метро, увидишь трамвай до дома, а потом подумаешь: "Нет, лучше прогуляюсь пешком, нахожу для команды еще тысченку шагов." И идешь с сознанием пользы дела.
19:44
Доступ к записи ограничен
Listen how calmly I can tell you the whole story
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 02 мая 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
1. Как вы думаете, какой самый эффективный способ заработать денег?
Подозреваю, что нелегальный )). Главное, чтобы подобралась хорошая компания и чтобы работалось с огоньком.
2. Что вам не нравится в своей внешности, и могли бы вы решиться на пластическую операцию, чтобы это изменить?
Мне многое в себе не нравится, особенно если встала не с той ноги и слишком близко да при ярком свете к зеркалу подошла, но эти проблемы можно решить, не прибегая к хирургии. Иногда думаю, что стоило бы поправить нос - он хоть и ахматовский, но все равно большой; но тут меня останавливает одно соображение - пластические хирурги ваяют новые черты по стандартному набору эскизов, а ты становишься счастливым обладателем заурядного, конвейерного чего-нибудь. Да ну его, пожалуй. Лучше бы найти такого врача, который бы пришил совесть или ум, или умение сострадать, вот чего не хватает.
3. Вы продолжительное время общаетесь с человеком (просто по-дружески), а потом узнаёте, что ему уже 25-6-7-8 и т.д. лет, а он(а) до сих пор девственник/ца. Изменит ли это знание ваше отношение к человеку?
Нет, не изменит. Why should it?..
4. Вы романтичны?
Скорее да.
5. Вы скопили некую конкретную небольшую сумму денег - скажем, тысяч 100 рублей. На что в первую очередь вы её потратите? Или оставите копить дальше?
Часть, скорее всего, потрачу на путешествие, часть оставлю на депозите). Хотя, если я соберусь копить на то, что мне сейчас действительно нужно, и темпы роста моего благосостояния не изменятся, то желаемое я получу где-нибудь к пенсии)). Но лучше поздно, чем никогда, так ведь?
6. В какие кружки вы ходили в детстве, или каким спортом занимались, и добились ли вы в этом успеха (пригодилось ли вам это в жизни)?
Я ходила на дополнительные занятия по немецкому, что дало мне вполне приличное произношение и неизбывную любовь к этому языку. А еще очень недолго посещала уроки рисования; результат - два сносных рисунка гуашью, написанных вместе с педагогом, и пришедшее намного позднее осознание-сожаление, что моя нелюдимость и дикость загубили неразвившуюся способность к рисованию. Вероятно, если бы в детстве тяжелая необходимость привыкать к новым местам и людям не заставляла меня бросать всяческие кружки, в которые родители пытались меня отдавать - в частности и ИЗО, сейчас всё было бы проще - не мучиться бессонницей от затопляющих разум образов, а брать бумагу, карандаш, и давать волю беснующемуся воображению.
7. Какую роль вам хотелось бы сыграть в фильме/спектакле/дораме?))
Назвать конкретную героиню или типаж не смогу, пожалуй. Смотря тот или иной фильм или читая книгу, я представляю себя на месте персонажей, но это отлично от желания их воплощать. Хотя... вот чтобы я сделала с удовольствием - поучаствовала в записи аудиокниги. Это тоже своего рода актерская игра, только инструмент всего один - голос.
8. Ваша любимая сказка?
Ох уж эти сказочки! Ох уж эти сказочники... Не знаю даже. Пусть будет "Говорящий сверток".
9. Самая необычная еда, которую вам довелось попробовать.
Сюрштрёмминг - шведская национальная тухлая селедка. Один аромат чего стоит).
10. Что пролила Аннушка?
Аннушка пролила свет на то, что такое нестраховой случай
11. Вы уже поняли, что моя фантазия на вопросы сдулась?
Подозреваю, что нелегальный )). Главное, чтобы подобралась хорошая компания и чтобы работалось с огоньком.
2. Что вам не нравится в своей внешности, и могли бы вы решиться на пластическую операцию, чтобы это изменить?
Мне многое в себе не нравится, особенно если встала не с той ноги и слишком близко да при ярком свете к зеркалу подошла, но эти проблемы можно решить, не прибегая к хирургии. Иногда думаю, что стоило бы поправить нос - он хоть и ахматовский, но все равно большой; но тут меня останавливает одно соображение - пластические хирурги ваяют новые черты по стандартному набору эскизов, а ты становишься счастливым обладателем заурядного, конвейерного чего-нибудь. Да ну его, пожалуй. Лучше бы найти такого врача, который бы пришил совесть или ум, или умение сострадать, вот чего не хватает.
3. Вы продолжительное время общаетесь с человеком (просто по-дружески), а потом узнаёте, что ему уже 25-6-7-8 и т.д. лет, а он(а) до сих пор девственник/ца. Изменит ли это знание ваше отношение к человеку?
Нет, не изменит. Why should it?..
4. Вы романтичны?
Скорее да.
5. Вы скопили некую конкретную небольшую сумму денег - скажем, тысяч 100 рублей. На что в первую очередь вы её потратите? Или оставите копить дальше?
Часть, скорее всего, потрачу на путешествие, часть оставлю на депозите). Хотя, если я соберусь копить на то, что мне сейчас действительно нужно, и темпы роста моего благосостояния не изменятся, то желаемое я получу где-нибудь к пенсии)). Но лучше поздно, чем никогда, так ведь?
6. В какие кружки вы ходили в детстве, или каким спортом занимались, и добились ли вы в этом успеха (пригодилось ли вам это в жизни)?
Я ходила на дополнительные занятия по немецкому, что дало мне вполне приличное произношение и неизбывную любовь к этому языку. А еще очень недолго посещала уроки рисования; результат - два сносных рисунка гуашью, написанных вместе с педагогом, и пришедшее намного позднее осознание-сожаление, что моя нелюдимость и дикость загубили неразвившуюся способность к рисованию. Вероятно, если бы в детстве тяжелая необходимость привыкать к новым местам и людям не заставляла меня бросать всяческие кружки, в которые родители пытались меня отдавать - в частности и ИЗО, сейчас всё было бы проще - не мучиться бессонницей от затопляющих разум образов, а брать бумагу, карандаш, и давать волю беснующемуся воображению.
7. Какую роль вам хотелось бы сыграть в фильме/спектакле/дораме?))
Назвать конкретную героиню или типаж не смогу, пожалуй. Смотря тот или иной фильм или читая книгу, я представляю себя на месте персонажей, но это отлично от желания их воплощать. Хотя... вот чтобы я сделала с удовольствием - поучаствовала в записи аудиокниги. Это тоже своего рода актерская игра, только инструмент всего один - голос.
8. Ваша любимая сказка?
Ох уж эти сказочки! Ох уж эти сказочники... Не знаю даже. Пусть будет "Говорящий сверток".
9. Самая необычная еда, которую вам довелось попробовать.
Сюрштрёмминг - шведская национальная тухлая селедка. Один аромат чего стоит).
10. Что пролила Аннушка?
Аннушка пролила свет на то, что такое нестраховой случай
11. Вы уже поняли, что моя фантазия на вопросы сдулась?

понедельник, 21 апреля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Первое – позднее – настоящее тепло помогает расправить плечи, накаляет черную спину небрежно распахнутого пальто, позволяет мерить улицы прогулочным шагом, а не передвигаться короткими перебежками, спасаясь от режущего сквозняка. Кажется, весь город выдохнул и сбросил защитное напряжение, и я вместе с ним.
Удлиняющийся световой день разворачивает в бесконечность еженедельные 48 часов, отпущенных на личные дела. По вечерам воздух по-особенному мягок и неподвижен; воображение предвкушает белые ночи, прекрасные и мучительные.
В один из вечеров возвращалась домой поздно и издалека; в сложившемся у меня ритме жизни любое отклонение от расписания идет на пользу - когда и при каких еще обстоятельствах удастся побывать в городе около полуночи... Улицы темны и таинственны, неузнаваемы; чугунные прутья ограды едва удерживают разрастающийся за ними мрак безымянного сада; "Красный треугольник", похожий на особняк с привидениями, раскинул свои зловещие крылья вдоль маслянистой воды Обводного; в окнах Боткинских бараков кое-где горит свет - признаки жизни делают полуразрушенные темные корпуса еще более жуткими; а потом за поворотом обнаруживается благопристойный, шикарный, снобоватый Невский, который never sleeps; он купается в жемчужном свете витрин, грезит нескончаемой красивой жизнью и даже не подозревает о черных сердцах заброшенных уголков, бьющихся почти в черте исторического центра.
Весна смахивает полугодовалый слой пыли с сознания и проводит смычком по нервам. Не думала (не надеялась), что впредь мне еще выпадет так переживать из-за книги. "Облачный атлас" - я восхищена в целом и уничтожена в частности. "Письма из Зедельгема" отравили меня своей красотой и трагичностью. Так больно, что даже хорошо (редкое явление, тем более приятное в рафинированном существовании, когда каждое движение души ловишь, чтобы увериться в собственной живости) - с иных времен не испытывала подобной упоительной горечи. Перечитываю письма так, как будто они адресованы мне; каждый раз оживает новая, ранее не замеченная деталь. И мне сейчас очень хочется повторить вопль одной резидентки @дневников, исторгнутый из самой глубины сердца: я влюбилась в мальчика из книжки, а он умер! Нет, что там... я влюбилась в вымышленную историю, в которой есть все, чтобы поработить впечатлительное сердце - очаровательно-беспутный, талантливый молодой композитор, уравновешивающая его противоположность - рассудительный друг-физик, что-то-вроде-Любви, прекрасная музыка, мечта, меланхолический Брюгге, бумажные письма и финальный аккорд, вроде бы ожидаемый и закономерный, но оттого не менее разрывающий душу.
Покорена и убита.
Удлиняющийся световой день разворачивает в бесконечность еженедельные 48 часов, отпущенных на личные дела. По вечерам воздух по-особенному мягок и неподвижен; воображение предвкушает белые ночи, прекрасные и мучительные.
В один из вечеров возвращалась домой поздно и издалека; в сложившемся у меня ритме жизни любое отклонение от расписания идет на пользу - когда и при каких еще обстоятельствах удастся побывать в городе около полуночи... Улицы темны и таинственны, неузнаваемы; чугунные прутья ограды едва удерживают разрастающийся за ними мрак безымянного сада; "Красный треугольник", похожий на особняк с привидениями, раскинул свои зловещие крылья вдоль маслянистой воды Обводного; в окнах Боткинских бараков кое-где горит свет - признаки жизни делают полуразрушенные темные корпуса еще более жуткими; а потом за поворотом обнаруживается благопристойный, шикарный, снобоватый Невский, который never sleeps; он купается в жемчужном свете витрин, грезит нескончаемой красивой жизнью и даже не подозревает о черных сердцах заброшенных уголков, бьющихся почти в черте исторического центра.
Весна смахивает полугодовалый слой пыли с сознания и проводит смычком по нервам. Не думала (не надеялась), что впредь мне еще выпадет так переживать из-за книги. "Облачный атлас" - я восхищена в целом и уничтожена в частности. "Письма из Зедельгема" отравили меня своей красотой и трагичностью. Так больно, что даже хорошо (редкое явление, тем более приятное в рафинированном существовании, когда каждое движение души ловишь, чтобы увериться в собственной живости) - с иных времен не испытывала подобной упоительной горечи. Перечитываю письма так, как будто они адресованы мне; каждый раз оживает новая, ранее не замеченная деталь. И мне сейчас очень хочется повторить вопль одной резидентки @дневников, исторгнутый из самой глубины сердца: я влюбилась в мальчика из книжки, а он умер! Нет, что там... я влюбилась в вымышленную историю, в которой есть все, чтобы поработить впечатлительное сердце - очаровательно-беспутный, талантливый молодой композитор, уравновешивающая его противоположность - рассудительный друг-физик, что-то-вроде-Любви, прекрасная музыка, мечта, меланхолический Брюгге, бумажные письма и финальный аккорд, вроде бы ожидаемый и закономерный, но оттого не менее разрывающий душу.
Покорена и убита.
воскресенье, 20 апреля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Из всех праздничных дней всегда Пасху любила больше всего - потому что весна и много солнца, потому что можно помогать бабуле на кухне и заодно беседовать обо всем на свете, потому что в отличие от других больших праздников, этот - исключительно семейный, в него не вмешиваются официальные поздравительные речи, разномастные концерты и пр.
В нынешнем году почетная обязанность соблюдать домашние ритуалы и традиции через одно поколение перешла ко мне - впервые сама пекла куличи и варила пасху (что, к слову, оказалось не так сложно, как представлялось по долгой и изнурительно-хлопотливой работе бабушки). На сей раз душевных посиделок не случилось, мы все как-то устали - кто от болезни, кто непосредственно от родственников, кто от себя - посему предпочли тихо порадоваться хорошему дню каждый сам про себя.
Это тоже было неплохо.

В нынешнем году почетная обязанность соблюдать домашние ритуалы и традиции через одно поколение перешла ко мне - впервые сама пекла куличи и варила пасху (что, к слову, оказалось не так сложно, как представлялось по долгой и изнурительно-хлопотливой работе бабушки). На сей раз душевных посиделок не случилось, мы все как-то устали - кто от болезни, кто непосредственно от родственников, кто от себя - посему предпочли тихо порадоваться хорошему дню каждый сам про себя.
Это тоже было неплохо.

Listen how calmly I can tell you the whole story
Хотела рассказать вам несколько весенних сказок, но слова и мысли, сладко тревожившие сегодня весь день, внезапно почернели, скукожились и ушли в небытие. Гадость случается.
воскресенье, 13 апреля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Всё-таки,мы - дети своих родителей. Три с небольшим года назад, когда маман завладела жажда к перемене мест, она с маниакальной одержимостью изучала "Бюллетень недвижимости", всячески изливая на безобидных домашних свой пылающий энтузиазм. Нынче желание найти или своими усилиями создать уголок, который можно будет искренне назвать Домом, посетило меня - и, проходя мимо самых разных домов, я размышляю, хотела бы здесь жить или нет, и как бы это могло быть.
суббота, 05 апреля 2014
Listen how calmly I can tell you the whole story
Уважаемое Мироздание услышало мой предыдущий вопль и одарило желаемым, но в довольно странной форме. Полночи смотрела очень жизнеподобный сон, объединивший детали прочитанной на днях статьи, планов на субботу, непреходящих воспоминаний и каких-то совсем уж подсознательных фрейдистских символов. Это было с одной стороны здорово - хоть так мечты исполняются, но с другой - по содержанию неприятно.
Выходной, не шибко наполненный смыслом - полдня просидела с книжкой, потом сорвалась и поехала на Пискаревское кладбище. Никогда не бывала раньше, а сегодня настроение подходящее, только по кладбищам и гулять. Хорошо, людей почти нет, только холодно очень, ветер постоянно. Им уже неважно, а нас вроде бы не ждут особенно, хоть это и мемориал. Порывы ветра как будто из ниоткуда приносят отрывки "Адажио" Альбинони. Классически-красивое сочетание - пустынная песочная дорожка, белая скамья, нагие осанистые деревья. Страшные могильные курганы - пугающие своим количеством и формой, в которой ясно читается предназначение этих аккуратных, покрытых дерном насыпей - скрывать смерть и напоминать о ней. Под негреющих апрельским солнцем блестят полированные гранитные надгробия на персональных захоронениях - словно все эти сотни снова стоят плечом к плечу, подняв головы к чистому небу и глядя в голубую вечность, и солнце освещает их навеки молодые лица. Тяжелее всего, когда абстрактная смерть обретает имя и возраст. 1910 - 1941, 1916 - 1941, 1920 - 1945. Водопьянов, Смирнова, Акишин, Лавренович...
По-видимому, сколько бы поколений не сменилось, в каждом будет эхом отзываться боль погибающего, но непреклонного города.
Выходной, не шибко наполненный смыслом - полдня просидела с книжкой, потом сорвалась и поехала на Пискаревское кладбище. Никогда не бывала раньше, а сегодня настроение подходящее, только по кладбищам и гулять. Хорошо, людей почти нет, только холодно очень, ветер постоянно. Им уже неважно, а нас вроде бы не ждут особенно, хоть это и мемориал. Порывы ветра как будто из ниоткуда приносят отрывки "Адажио" Альбинони. Классически-красивое сочетание - пустынная песочная дорожка, белая скамья, нагие осанистые деревья. Страшные могильные курганы - пугающие своим количеством и формой, в которой ясно читается предназначение этих аккуратных, покрытых дерном насыпей - скрывать смерть и напоминать о ней. Под негреющих апрельским солнцем блестят полированные гранитные надгробия на персональных захоронениях - словно все эти сотни снова стоят плечом к плечу, подняв головы к чистому небу и глядя в голубую вечность, и солнце освещает их навеки молодые лица. Тяжелее всего, когда абстрактная смерть обретает имя и возраст. 1910 - 1941, 1916 - 1941, 1920 - 1945. Водопьянов, Смирнова, Акишин, Лавренович...
По-видимому, сколько бы поколений не сменилось, в каждом будет эхом отзываться боль погибающего, но непреклонного города.
пятница, 04 апреля 2014
23:32
Доступ к записи ограничен
Listen how calmly I can tell you the whole story
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра