Она была задумана очень давно, еще до того, как я поняла, что для создания книги издательство - совершенно не обязательный элемент. Только фантазия, руки и Любовь.
20х12 см, коптский переплет, мягкая черная кожа, фурнитура под бронзу, 224 страницы чистой Поэзии и автограф Автора.
Отдельное спасибо за содействие типографии "Лайнпринт" и интернет-магазину "Проделкино"
А 6 мая я видела два этих чуда вживую, своими глазами...
Мой славный друг Lievsky показал мне зал Врубеля Третьяковской галереи и еще множество сокровищ - и было совсем неудивительно, что к реальности за стенами музея мы вернулись как будто из легендарной параллельной вселенной.
Как-то Н.Б. в приступе бесящего меня коллективизма воскликнула: "Что-то давно МЫ не ходили в театр!" Непонятно, почему ходить нужно непременно в составе "мы" - я лично считаю, что дружеские отношения с коллегами не должны простираться в цивильную жизнь за стены офиса. На то оно и свободное время, чтобы отдыхать от работы и всего, что навевает мысли о ней, в частности, от общества коллег - потому что в нем все равно разговоры на досуге так или иначе вертятся вокруг специфичной тематики, шуточек "для своих" и пр. Однако отвертеться не получалось, так что я, удивляясь самой себе, решительно принялась воплощать принцип "не можешь смириться - поведи" и взяла ситуацию под свой контроль. Посещать театр "Мастерская" совершенно не хотелось, так что пришлось переломить в себе вечное неверие в то, что мое мнение что-то значит, а предложение будет принято. В итоге мы пошли в ДК "Выборгский" на оперетту "Собака на сене"; все остались довольны и повеселились от души. Правда, после идиотического дня веселье это было в привкусом истерики, особенно когда отдельные реплики персонажей метко попадали в ритм с нашими рабочими реалиями. Но было хорошо. Замечательная музыка, искрометные и лиричные тексты, молодые красивые актеры, жизнерадостно-яркие декорации. Создавалось ощущение детского утренника - радостно, зрелищно, беззаботно и увлекательно. Поняла, насколько в повседневности не хватает позитива - часто из-за погони за высокоумным. Иногда полезно бывает спускаться.
Я не рассказывала еще о неожиданном жизненном опыте, постигнутом где-то в середине апреля? Пообщалась с милицией, которая нас бережет; они давно звонили и вызывали на допрос в качестве потерпевшей стороны в деле "Солвекса", а я все отказывалась, заняв ну совершенно негражданскую и несознательную позицию. А в начале апреля мне прислали повестку, подкрепляя вызов убедительной ссылкой по пункты УПК, грозящие приводом или штрафом в случае неявки. Почла за лучшее явиться, хоть и в рабочий день с утра в Кронштадт. Навоображала, по следам ментовских сериалов в духе НТВ, как по коридору, усеянному полному всяческих антиобщественных элементов в наручниках, пройду в обшарпанный кабинет с допотопными ДСП-шными столами, и начну обстоятельно и чистосердечно рассказывать, как было дело. Однако в здании оказалось малолюдно, чисто и тихо; в кабинете следователя наблюдались признаки "офисного уюта" - чахленькая финиковая пальма и пара художественных фотографий. Показания мои лейтенант Зародыш, многожды обстебанный, составил сам по шаблону (видно, история повторяется не первую сотню раз), уточняя по ходу детали. Так что ничего страшного. Зря тащила с собой Саню (в качестве охранной овчарки, чтобы обезопасить себя от вероятного милицейского произвола) - но хотя бы ехать было веселее. После дошли до собора, но возвращаться пришлось уже под дождем и адским балтийским ветром.
Здравствуй, дневник. На днях прихворнула, все выходные просидела дома в состоянии, близком к несознанке, а сегодня вышла на воздух - как будто попала в другую жизнь: тепло, солнце, почки-листочки... Неужели наконец-то Весна?
Сегодня два совершенно далеких друг от друга человека - сосед по лестнице и клиент на работе - рассказали одну и ту же историю: как в детстве бросались из окна яйцами. Так-то. Наше поколение объединено посещаемыми сетевыми ресурсами, а "уроженцы" 70х - шалостями.
Перечитываю и параллельно пересматриваю "Ребекку", люблю этот роман - за блистательный дух Лазурного Берега и за историю духовного взросления одной серенькой, робкой девочки.
А это - будущая новая книга . Я обещала ее себе столько лет, что уже такое чувство - поскорей бы сделать и забыть)). Внутреннее оформление по факту не идет ни в какое сравнение в тем, что задумывалось: если начинать доводить ее до воображаемого идеала, можно корпеть еще лет сто. Постараюсь, в возмещение, оторваться на переплете.
А дома все то же - растения и книги, книги и растения. Конечно, обходится без "Дня триффидов" и стремянки, а то бы моя башня походила на гнездо Птиц.
Фиалки и каланхоэ с энтузиазмом зацвели, наплевав на капризы питерского неба. По календарю весна - значит, цвести надо.
К домашнему ботаническому саду, разбавляя однообразную зеленую гамму, добавился сын Николя. Принесла с работы. Почему он приходится кому-то сыном и кто такой Николя - история отдельная, но довольно странная, потому - умолчу.
Да вот еще о книгах и растениях - если метафорически описывать меня в выходном состоянии. Читаю "Гнезда химер". Буйство фантазии г-жи Мартынчик сотоварищи поражает. Однако это первая книга Макса Фрая, от отдельных, особо красочных эпизодов которой меня конкретно затошнило. И первая же, где СТОЛЬКО непритязательного казарменного юмора. Даже как-то неловко оттого, что местами смешно.
Дорогой дневник, по дате предыдущей записи совершенно очевидно, что мое блого-существование зачахло, как огуречный росток без поливки. Процесс начался давно по паре простейших причин: сократившееся свободное время - когда оно выдается и совпадает с желанием писать, я предпочитаю тратить его на ведение бумажного дневника; основание второе - уход, а точнее, бегство моего основного читателя отсюда. Все же блог подразумевает некую аудиторию; отправляя высказывание в эфир, так или иначе ожидаешь отклика. Когда же к отклику вырабатывается привычка, а потом этот положительный стимул исчезает, становится... неинтересно, бесцельно и бессмысленно. Вот так просто, на уровне условного рефлекса. Вот так странно, обретать значение в призме понимания твоих мыслей другим человеком.
Скудость записей, конечно, не есть прямое доказательство бедной жизни. Напротив, прошедший месяц выдался активным - в разрезе культурно-событийном и эмоциональном. Возможно, в будущих записях я сделаю ретроспективу этого всего, так, ради летописания.
Особенно же "шикарны" в смысле душевного самочувствия были последние две недели. Меня вообще сложно назвать человеком жизнерадостным, но тут глубина погружения в уныние достигла рекордной точки. Я бы даже сказала, что на себе ощутила депрессию, как медицинский синдром. Если я когда и кидалась этим термином, то явно чтобы щегольнуть тонкостью натуры, преувеличивая по обыкновению фатальность плохого настроения. Однако на сей раз было не до игр в барышню. Точно помню, что начинался понедельник. Начинался со звонка будильника и, несмотря на этот звук, секундной счастливой мысли еще дремлющего сознания, что сейчас выходной, и пока можно не восставать к реальному бытию, можно еще сбежать в сны и фантазии. А потом память ожила и, как обухом, приложила меня расписанием на день - и мне перестало хотеться существовать. Серьезно. Внезапно осознанная перспектива действий вызвала даже не тошноту, а какое-то черное бессилие и пассивное отторжение. Если бы в тот момент можно было обратиться в камень, я бы с удовольствием это проделала. Чувство было такое, словно тебе нужно утащить на себе неподъемный груз, только не материальный, а ощущенческий - и ты упираешься, тянешь его, из сил выбиваешься, а толку никакого, даже на шаг вперед не продвинулся.
А потом все вдруг прошло. Как многие люди-питерцы я, конечно же, поспешила списать негодное самочувствие на погоду. Потому что - ну вы понимаете:
нормальный такой апрельский буран. Когда эта серая подушка застилает небо шесть месяцев подряд, волей-неволей потеряешь самообладание. И хоть Эрик Дрейвен завещал нам, что дождь не может идти вечно, после некоторого предела в это уже не верится. Пошел второй весенний месяц, ничто не обещает солнца и зелени, я хожу в зимней шкуре. Иногда очень убедительно кажется, что этот хмурый ад никогда не прекратится, будет только бесконечность облачного неба, черного асфальта и черных деревьев, и холода. Когда уже можно будет опустить плечи?!
Но кризис миновал. Длительная хандра и апатия прошли. Все это было вчера, точнее, уже позавчера, а сегодня - или лучше сказать, вчера - можно было жить. Робкое тепло, скорее угадываемое в воздухе, чем настоящее, запах оттаявшей земли, крики чаек, усеявших пруд в Муринском парке. Стало как-то свободно и бестревожно. И настойчиво вспомнилось:
По аллее Сосновки идет молодая женщина, в переноске-кенгуру несет ребеночка, в руках старая, коричневая книга - вполголоса читает малышу.
Две девочки средне-школьного возраста в Буквоеде изучают черно-оранжевый стенд. -"The Catcher in the Rye"... Над пропастью во ржи... Это о чем? -О том, кто ловит детей над пропастью во ржи. -А что такое рожь? -Ну, что-то вроде пшеницы.
"Музыка будет по-немецки - вы все равно не поймете". Идеально-вежливо и крайне уничижительно. Оскар Великолепный. Пренебрегал ли ты мнением окружающего общества или тебе все же нравилось раздражать обывателей и снобов мыслями нетривиальной огранки?
Дорогой дневник, я жива, я здесь. Позавчера закончила работу над первым своим творческим заказом: коллега попросила сделать супругу книги в подарок на ДР. Владимир Нефф, трилогия о приключениях Петра Куканя. И хотя заказ был сделан месяца четыре назад, все три тома собирались (как обычно) в рекордно короткие сроки, недели за две до сдачи. Ну что скрывать? Как любой живой человек, я склонна к прокрастинации - но это отнюдь не главная причина. Я ждала. Нужно было дождаться ясного, детального, завершенного образа будущих книг - и руководствуясь им, заглядывая в эту умственную схему, деталь за деталью собирать. А он все медлил где-то, и бесполезно было напрягать фантазию, стараясь выдумать его произвольно, сознательно - по опыту знаю, что самые стоящие, самые верные идеи приходят в голову как бы из ниоткуда. А дальше ты бросаешь вызов себе - хватит ли мастерства, терпения, внимания к мелочам, изобретательности, чтобы с нуля, из ничего создать объект, который видишь там, за лобной костью. Для меня это, как для других - восхождение на Эверест или марафонский забег. Кто-то покоряет вершины и расстояния, а я - соревнуюсь с собственным творческим бессознательным, в принципе ничего и никому не доказывая, не стремясь за похвалой и прочей шелухой. Просто приятно понимать, что да, я могу. Вообще, если бы кто увидел сосредоточенно-хмурое существо с покрасневшими глазами, матерящееся, когда в очередной раз обрывается нитка, когда оно в два часа ночи шьет уже третий блок, а на утро встает окосевшее и в коматозе ползет на работу - так вот, едва ли свидетель этого зрелища признал бы во мне человека, довольного и даже счастливого своим занятием. Но это так, тем не менее.
Привет, дневник. Ну что тебе сказать… Полупрозрачное, но стойкое ощущение того, что я неудачница. Начала печатать книгу – коллега заказала в подарок мужу трилогию о приключениях Петра Куканя – на середине первого тома закончились чернила в принтере. И ведь ничто не предвещало. А я-то уж все рассчитала, собиралась сегодня провести вечер за шитьем блоков, а на неделе съездить их обрезать, потом склеить переплет… Вот тебе и «рассчитала»: человек предполагает, а кто-то там высоко на небе – располагает. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, за только не возьмешься. Вчера бабушку положили на операцию; началось в два часа, а во сколько закончилось – даже не представляю, была в больнице после работы, в седьмом часу, операция все еще шла. Сегодня мама ходила на разведку: бабушка в реанимации, под аппаратом искусственного дыхания, погружена в медикаментозный сон. В палату, разумеется, не пускают. Врачи говорят, что все прошло нормально – учитывая ее возраст и сопутствующие заболевания; но когда ожидаешь совсем другого развития событий, думаешь, что все сложится легко и просто, без всяких там страшных слов типа «реанимация», в голову начинают лезть мысли… Говорят же «умножающий знание – умножает печаль». Вот и со мной так же. Начитаешься медицинских страничек в газетах, насмотришься всякой чертовщины вроде «Хауса» - и на основании этих даже не то что начальных, а воображаемых врачебных познаний все задаешься вопросами: «А что, если…» и «А вдруг…» Нет бы поверить профессионалам, что все хорошо, все по плану, и успокоиться, и помочь ноосфере позитивными мыслями – нет! Я предпочту накручивать себя, строить предположения, одного другого страшнее и тревожнее. В условиях недостатка информации нелегко удержаться от паникерства - ну а где на выходных сыщешь лечащего врача, чтобы эту информацию добыть? Я отлично понимаю, почему они никогда и никому не дают своих телефонов – родственники пациентов же душу вынут, невзирая на день недели и время суток. Нда… но объективно все равно много вопросов и сомнений. С одной стороны, невозможно же оставлять бабулю с травмированной ногой, обрекая ее на все мыслимые ограничения и, вероятно, осложнения – а с другой – а если операция спровоцирует разрастание опухоли? Ведь такие случаи, к сожалению, не редки… Ой, ладно, я опять ударяюсь в измышление всяческих неприятностей. Иногда кажется, что если назвать их по именам, подумать о них, предугадать – они никогда не случатся. Нет-нет, надо верить, что все сложится благополучно. Ведь нет оснований полагать обратное. Вчера, в приступе душевной слабости, поплакалась Ф.Л. Он не жалеет и всегда говорит правду, но при этом умеет утешать и поддерживать. Полегчало.
Как-то раз - было это прошлой Осенью - посетила микровыставку "ПАРаллельная вселенная", посвященную творчеству в стиле стимпанк, и, приятно взволнованная увиденным, вспомнила ласковую, тонкую ностальгию, пережитую на страницах "Вокзала потерянных снов". Вспомнила и захотела пережить ее заново, острую мечту по нашему несбудущемуся будущему. Взялась за единственное известное мне на тот момент произведение в том же жанре, эпопею "Герметикон" Вадима Панова. Появление ее на полках книжных магазинов сопровождалось хвалебными отзывами и даже упоминанием сенсационности - не то чтобы редкость для нынешних литературных новинок и не гарантирует качества содержания, но помогает намотать на подкорку.
Текст первого тома проглотила быстро, двигаясь в динамике сюжета - не слишком замысловатого, но достаточно увлекательного. И что я могу сказать в итоге? Как произведение, само по себе стоЯщее, "Последнего адмирала Заграты" можно употребить - особенно если хочется чтения живого, необременительного, позволяющего скоротать время. Однако как эмоциональная привязка к милому моей душе стимпанку он, увы, проигрывает. Проигрывает, как попытка создать оригинальную Вселенную. Возникает ощущение, что автор не верит в свое детище и прямолинейными описаниями, справками, разъяснениями старается сам себя убедить в его плотности, организованности, постулирует законы, нормы, традиции, как бы пытаясь добавить измышленному миру жизненности. Роман выглядит наброском, проектом, сценарной частью, которой еще только предстоит обрасти литературной плотью и стать настоящим, полноценным произведением. Очень видна надуманность концепта, он словно бы даже в авторском сознании не ложится на естественное восприятие. Мне нравятся художники слова, для которых рожденный их воображение мир просто есть, он знаком и понятен до мельчайших деталей - как всякому родителю его ребенок - и потому они способны рассказывать о событиях без всяких предисловий и энциклопедических выдержек. Так умеют Кинг, Сапковский, Баркер, так умели Стругацкие, Толкин и Желязны, отчасти Камша и в совершенстве - незабвенный Ф.Л. (хотела поставить его имя в начало списка, но проклятая вежливость по отношению к мэтрам заставила быть скромнее). А у Панова получается так, как будто он натаскал из разных источников идей, предметов, слов, характеров и попытался слепить из них оригинальную реальность в паропанковой стилистике, но вселенная, подобно неудачному голему, осталась разрозненной на элементы, не воспринимается целостно и безусловно. Космология Панова, кстати, подозрительно похожа на оною Веры Викторовны К.: тот же кластер обитаемых планет или измерений, именуемый Ожерельем. Манера повествования тоже чем-то сходна: манера неискушенного, дебютирующего фикрайтера, который творит в основном для себя и преданных товарищей, не дерзящих критическими отзывами. Нельзя сказать, чтобы все вышеописанное сильно мешало приятному времяпровождению в компании этой книги, но если бы его не было - было бы еще лучше -). В эпопее можно наблюдать распространенный прием, постапокалиптические миры: на одном континенте "одной далекой планеты" собраны имена разных земных национальностей, Вавилон будущей эры, абсолют космополитичности - привет АБС. И раз мы говорим об именах собственных, остановлюсь немного на персонажах. Как водится в фанфиках, ГГ непобедим, неустрашим, обладает изрядным набором выдающих талантов и качеств и вообще со всех сторон выдающаяся личность. В "Последнем адмирале" таких двое: неутомимый путешественник и исследователь новых планет Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, по совместительству самый родовитый дворянин Герметикона, завиднейший жених, непревзойденный стрелок-бамбадао, тонкий дипломат, хитроумный политик, мужчина, искушенный в любви и военных действиях, и его антагонист - Нестор дер Фунье, не менее харизматичный тип (чего стоит его присказка "Я знаю, как нужно"), крутой полководец и местами язва (и я, кажется, снова вижу родство с Камшей, точнее - с Алвой). Их противостояние могло бы породить весьма интересное взаимодействие, ту самую "химию", придающую изюминку историям, в которых есть два полюса - однако здесь "возлюбленного врага" и "заклятого друга" не получилось. Помпилио и Нестор не враги, а люди, идущие к одной цели разными путями, союзники, временно разошедшиеся во взглядах. Между ними не искрит - только вежливость и взаимоуважение равно-сильных. Куда увлекательней наблюдать за тем, как Помпилио, обремененный своей немыслимой династической знатностью и всеми вытекающими из нее следствиями, общается с остальным миром, который во всех отношениях не дотягивает до планки, установленной требовательным адигеном. И отдельное удовольствие - эпизоды с участием членов экипажа личного дирижабля Помпилио. Если бы их присутствие в сюжете не уравновешивалось серьезными, планетарного масштаба, перипетиями, то вся эпопея моментально бы попала в разряд так называемого "иронического фэнтези", ибо каждый из команды - уникальный экспонат кунсткамеры, а вместе они составляют зажигательную смесь. Капитан дирижабля Базза Дорофеев - бывший пират, спасенный Помпилио от каторги; астролог Квадрига, употребляющий мыслимые и немыслимые запрещенные вещества; казначей Бабарский - контрабандист, пройдоха и делец, а также ходячее пособие по всевозможным заболеваниям, истинным и ложным; главный механик, или шифбетрибсмейстер, Чира Бедокур - записной драчун и шаман; алхимик Мерса - то Энди, то Олли, в зависимости от настроения. Самым нормальным из всей теплой компании кажется личный секретарь адигена Теодор Валентин. Впрочем, его особенной чертой можно считать неразличимость имени и фамилии. И вот когда на страницах объявляется кто-то из этой милой шайки, начинается настоящий праздник. Но их дуракаваляние, конечно, мало стоило бы, не будь каждый готов искренне отдать за мессера Помпилио жизнь. Несмотря на ворчливое начало заметки, в конце ее скажу, что эпопея мне скорее понравилась, чем нет. Необыкновенное место действия, обаятельные герои, приключенческий сюжет, капелька юмора - да, повторить вкус "Вокзала потерянных снов" не удалось, но новый опыт, согласитесь, полезен. И кстати, реабилитируя Панова после собственных нападок, отмечу, что к третьему тому изобретенный им Герметикон стал более верибельным. Наконец-то автор поверил в свою фантазию.
Если дожидаться роскоши неограниченного или хотя бы просто продолжительного свободного времени, которое можно посвящать "искусству ради искусства", не смешивая мысли о несерьезном с ежедневно-деловыми заботами, то можно вообще никогда ничего не написать. Надо уметь распоряжаться лимитированными ресурсами, однако.
Закончила "Если однажды зимней ночью путник..." Книга начинает читаться легко и увлекательно, потому что в протагонисте - Читателе - узнаешь себя: в том, как он классифицирует книги - Цитата Ты знаешь, что на книжных просторах десятки гектаров занимают Книги, Которые Можно И Не Читать; Книги, Написанные Для Чего Угодно, Только Не Для Чтения; Уже Прочитанные Книги, Которые Можно Было И Не Открывать, Поскольку Они Принадлежали к Категории Уже Прочитанного Еще До Того, Как Были Написаны. Ты одолел передовой пояс укреплений, и тут на тебя обрушиваются ударные силы пехоты, сформированные из Книг, Которые Ты Охотно Бы Прочел, Будь У Тебя Несколько Жизней, Но Жизнь, Увы, Всего Одна. Стремительным броском ты обходишь их и попадаешь в самую гущу Книг, Которые Ты Намерен Прочесть, Но Прежде Должен Прочесть Другие Книги; Слишком Дорогих Книг, Покупать Которые Ты Подождешь, Пока Их Не Уценят Вдвое; Книг, Которые По Тем Же Причинам Ты Купишь, Когда Они Выйдут В Карманных Изданиях; Книг, Которые Ты Мог Бы Взять У Кого-Нибудь На Время; Книг, Которые Читали Все, Поэтому Можно Считать, Что Ты Их Тоже Читал. Отразив эти наскоки, ты вплотную подступаешь к стенам крепости, где заняли оборону
Книги, Которые Ты Давно Уже Наметил Прочесть;
Книги, Которые Ты Безуспешно Искал Годами;
Книги О Том, Чем Ты Занимаешься В Данный Момент;
Книги, Которые Желательно Иметь Под Рукой На Всякий Случай;
Книги, Которые Ты Мог Бы Отложить, Скажем, До Лета;
Книги, Которых Недостает На Твоей Книжной Полке Рядом С Другими Книгами;
Книги, Неожиданно Вызывающие У Тебя Жгучий И Не Вполне Оправданный Интерес.
Ну вот тебе удалось поубивать воинственные полчища. Их все еще много, но они уже поддаются исчислению. Впрочем, относительное затишье нет-нет да и нарушается дерзкими вылазками. Засаду устроили Книги, Прочитанные Давным-Давно; Теперь Настало Время Их Перечитать. Вместе с ними окопались Другие Книги; Ты Постоянно Делал Вид, Будто Читал Эти Книги: Пришла Пора Действительно Их Прочесть.
Ты резко сворачиваешь вправо, затем влево, уходишь от засады и с наскока врываешься в крепость Новинок, Автор Или Тематика Которых Тебя Привлекают. Внутри этой цитадели ты можешь пробить бреши в рядах защитников, разделив их на Новинки Неновых (для тебя или вообще) Авторов Или Тематик и Новинки Совершенно Неизвестных (во всяком случае, для тебя) Авторов Или Тематик, и заодно определить, насколько они тебе интересны, исходя из твоих желаний, а также потребностей в новом и неновом (в новом, которое ты ищешь в неновом и в неновом, которое ты ищешь в новом). Узнаешь себя в его не слишком-то похвальной манере - "запальчиво берешься обсуждать известного автора, прочтя из него одну, от силы две вещи, а она не задумываясь перебирает полное собрание сочинений..." Я не возьмусь распутывать и структурировать то множество ответвлений и петель, что совершает повествование, похожее на гавайскую гирлянду, в которой белые цветы внешнего, рамочного повествования перемежаются с разноцветными бутонами неоконченных романов. Любопытно, как эти эти отрывки зеркалят условную реальность: в них каждый раз встречаются Мужчина и Женщина, при этом Он прост, бесхитростен, наивен, а Она, напротив, таинственна, хитра, опасна, решительна, даже агрессивна. Каждый мужской образ из этой вереницы в той или иной степени заслуживает сожаления, которое в ударной дозе хочется опрокинуть на ГГ вставного романа "Над крутым косогором склонившись". Он до того беспомощен в своем ожидании, что внешняя сила возьмет на себя управление его судьбой, так глупо его полусуеверное стремление толковать каждый встречный предмет, как знак рока, как указатель к действию, так раздражает его беспокойное уныние. Он столь увлечен поиском новых предвестий беды, что не замечает, как уже стал пешкой в чужой игре, нелепым и неумным исполнителем чужих замыслов. И ведь он потянет ярмо, не пикнув - только еще больше ударится в меланхолически-тревожное "предвиденье" и "предощущение". В общем, как вы поняли, этот тип мне не понравился. Да, начало книги очень воодушевило меня, но чем дальше и запутанней становились внутритекстовые взаимосвязи, чем изощренней автор наслаивал гипертекстовость, тем меньше простой прелести оставалось в романе (или же свою губительную роль сыграло то, что дочитывала я его в метро в час пик по дороге на работу?) Он стал слишком искусственным и уже не вызывал очарованного удивления тем, как изящно и непринужденно смешиваются сюжеты, герои, мотивы, как легко автор прочитывает своего читателя, безошибочно угадывая его поведение. Зато финальная глава, самые последние ее слова - как пробуждение от недоброго сна, как внезапная, безыскусная, но тем и приятная развязка напряженного сюжета: какое счастье, думаешь ты, что весь этот клубок запутывался в книге внутри книги, а не вокруг Читателя и Читательницы. Ведь есть же надежда, что на самом деле не было никакого переводчика-мифомана, никаких фальшивых контрреволюционеров, внедренных в среду революционеров настоящих, не было машин, анализирующих частотность слов в запрещенных романах - короче говоря, в конце как-то утешительно думать, что вся чертовщина происходила на один уровень дальше от тебя и персонажей книги, которую держишь в руках. В целом роман показался мне симпатичным, с позиции того, КАК он сделан - говорить о том, ЧТО он дает читателю, здесь следует во вторую очередь. Держа в уме наставления незабвенной А.Е., из всякого книжного слова можно попытаться вынести что-то полезное. Благодаря Кальвино, например, я наконец-то поняла, что есть гипертекст. До сей поры он для меня был энигмой - все о нем говорят, но что он из себя представляет?.. Радуюсь, что не взялась отправить Ф.Л. Мне было бы стыдно за неразбериху последних глав.
Я очень ждала новогодних каникул, предполагая, что наконец-то смогу появляться тут с записями почаще, расскажу о культурной жизни, ибо многое было прочитано и посмотрено, да просто выпишусь; однако мысль о том, что ноутбук дохнет каждые пять минут и после необходимо долго и мучительно несколько раз перезагружаться, вообще отбивает желание связываться с этим пылесосом, наделенным клавиатурой. К тому же, жизнь за границами он-лайна прекрасна, размеренна и полна разнообразных увлекательных занятий, и нет желания искать развлечений там, в зазеркалье. За каникулы я успела перевести рассказ (да, простите-простите, не люблю слово фанфик), на который давным-давно облизывалась - John Childermass’s Last Employer, из раритетного фандома (если он вообще существует как таковой) «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл». И исходный роман великолепен (летом я о нем писала), даже жаль, что он, судя по всему, малоизвестен среди читающей публики – и вышеозначенный фанфик (для кратости и взаимопонимания) несомненно хорош, уже хотя бы тем, что речь в нем идет о загадочном и непостижимом Джоне Чилдермасе. Его появление на «вечной» службе у мистера Норрелла описано не совсем логично, мотив все же не ясен, но в целом, если пристально вглядываться в подтекст и домысливать, то да, можно поверить, что так оно и случилось. И что еще хорошо, в фанфике отлично передана атмосфера романа – Англия, конец XVIII века, национальное волшебство. Очень надеюсь, что перевод мой не загубит прелесть оригинала. Если где-то уже существует «канонная» русскоязычная версия, пожалуйста, пока не говорите мне о ней – утоляя тщеславие, я сначала хотела бы опубликоваться, а потом уже пойти почитать и посыпать голову пеплом по поводу хренового владения русским языком. Спасибо за понимание. Вдохновившись примером моей скромнейшей [email protected], которая по случаю демонстрировала мне свои работы (вот рукодельничает же, но умалчивает о впечатляющих результатах), вернулась к вышиванию. Ох, «Старый город», до чего ж ты скучен и зелен, но я тебя дошью! Вопрос чести уже. Видно, все-таки стоит, несмотря на технические трудности, скачивать и смотреть «Аббатство Даунтон» - иным образом, без приятного кино-аккомпанемента, эта картинка пролежит, натянутая на пяльцы, столько же, сколько лежала в упакованном виде в шкафу . Жаль, не получается вышивать и читать – вот было бы замечательное совмещение приятного с… приятным; как хамелеон – одним глазом смотришь на канву, а другим в книгу. Я тут взялась постигать образцы современной литературы, выбор волею судьбы пал на «Если однажды зимней ночью путник…» Итало Кальвино. Книга о книгах, чтении, чтецах, о библиографических загадках и странной игре Судьбы. Многослойно, многогранно и, как, видимо, приличествует постмодернистской литературе – форма, некоторым образом преобладающая над содержанием. Этот роман ассоциативно напоминает цветки-граммофоны, вырастающий один из другого. Или фрактальные завитки морской раковины. Или… или… его структуру можно по-разному зарисовать. Но сам факт – зарисовать структуру повествования... Я даже знаю, кто бы использовал этот педагогический прием на своем уроке. Вот теперь думаю преподнести «Путника» Ф.Лиевскому в качестве опоздало-рождественского подарка. В магазинах не то что приличных, вообще никаких изданий нет, а заказывать в «Лабиринте» - слишком долго, поэтому выбор колеблется между Кальвино и «Облачным атласом», который доступен в каком хочешь виде. Интуиция, правда, подсказывает, что второй не придется ко двору, а потому завтра будет еще один рейд по книжным лавкам города. Да, Ф.Лиевский… Выполняя давненько взятые на себя обязательства, постигаю его роман – нет, не подумайте, с удовольствием. Но это удовольствие такое, на любителя, пополам с сердечной болью и кровавыми слезами, к нему надо привыкнуть. От его прозы бывает тяжело, но как-то хорошо. Вот и сегодня… Черт знает как спала полночи, проснулась ни свет ни заря, подумала, что на кой мучится дальше, взялась за роман – и все, на пару часов меня не стало. Нырнула, забывая, что запас кислорода не бесконечен. Хорошо, пока – очень хорошо. Да о чем я? У него не бывает плохого. Ну, разве что читателю не по вкусу – но это уж, простите, проблема читателя. А впрочем, я пристрастна и необъективна. Справедливо одно – такое произведение требует ответа, желательно – равнозначного, то есть искреннего и отточенного. А снилось в полубреду, что я где-то на российских югах, пытаюсь идти по кромке моря, а сильные волны сбивают меня в ног, валят в бурлящее месиво из воды и песка, и взбаламученные песчинки и камушки ощутимо секут открытую кожу.
Дорогие друзья, поздравляю вас с полным оборотом Земли вокруг Солнца. Мы все начинаем новый отрезок пути - так пусть он будет чуть более ровным, чем уже пройденный. Пусть все невзгоды останутся на оторванных листочках календаря. Я желаю вам здоровья, благополучия, смелости жить и мечтать, новых целей и увлечений, вдохновляющих и помогающих двигаться вперед. Цитируя одного мудрого человека: развивайтесь, думайте, действуйте. Будьте счастливы!
Итальянский вояж совершился четыре месяца назад, а путевые записки готовы к публикации – страшно вообразить – только сейчас. Что ж, вместо того, чтобы традиционно подводить итоги года, я лучше закрою творческие долги, чтобы начинать следующие 365 дней с чистой совестью и спокойной душой. Это долгое время, что я пыталась набросать эссе, помимо прочего ушло на кристаллизацию бессловесного восторга и акварельно-размытых зрительных воспоминаний, на облачение эмоций в речь.
Воображение пасовало перед фактом – я еду в Италию. Как вместить в сознание всю значимость этой земли? Наследница имперского Рима, колыбель Возрождения, сокровищница мировой культуры... С посещением Италии для меня оказались сопряжены два очень отчетливых, ясных осознания: во-первых, чтобы по-настоящему прочувствовать и принять в сердце эту страну, одной жизни мало. Ты можешь коротко соприкоснуться с ней, в рамках «обязательной программы» увидеть и восхититься знаковыми достопримечательностями, но чтобы узнать ее как следует, заменив перед внутренним взглядом образ, созданный путеводителями и кантри-брендингом, своим собственным видением – о, нужно время, время и еще раз время. И ни секунды лености души и тела…
…призрак Венеции приветствует тебя издали. Очертания города смягчены утренней дымкой и ослепительной игрой солнца по мелкой водяной ряби. С моста Свободы открывается вид на плоскую панораму, местами нарушаемую стрелой колокольни или выпуклостью купола – это навстречу гостям развернут тонкий фасад одного из самых странных городов мира. По мере приближения он вырастает, приобретает объемность, и вот уже становятся различимы окраинные дома, постройки пассажирского порта. Мы пересаживаемся на катер и вот так, истинно по-венециански, по воде, пребываем в самое сердце города-тритона, растущего из зеленой лагуны, города зловещих масок, траурных лодок и наводнений.
Но вопреки ожиданиям, взращенным мировой литературой, здесь нет места ни смерти, ни мистике – по крайней мере, летом (ведь первое сентября – это почти что лето). Только солнце, радость жизни и всеобщая счастливая праздность. В Венеции на тебя нисходит дар предвиденья: вот сейчас из-за изгиба Большого канала покажется базилика Санта Мария делла Салюте, величественная и на вид слишком массивная для местного эфемерного грунта - и да, она появляется на узкой оконечности острова, открыточно-знакомая, ожидаемая, а следом за ней – углубление площади Сан-Марко с яркой, немного падающей колокольней и Дворцом дожей, напоминающим нарядную шкатулку. Чувствуешь себя кошкой Шредингера, одновременно испытывая разнонаправленные эмоции: волнение и потрясение первой встречи и спокойное узнавание. Венеция радушно встречает бесчисленные толпы ошеломленных гостей, завлекая их в таинственные лабиринты тесных переулков. Кто-то идет потеряться пешком, по суше, кого-то под ласковый плеск бирюзовой воды увлекают вглубь города остроносые гондолы. Плавно взрезая атласную гладь канала, лодка скользит мимо парадных, обрывающихся ступенями в воду, мимо подтопленных холлов гостиниц, живописных причалов, под бесчисленными мостами; стены домов, образуя местами подобия ущелий, отражают и множат перекличку гондольеров, на ходу обменивающихся друг с другом последними новостями о соседях, о делах семейных и футбольных матчах. Мой водоплавающий Вергилий вполголоса напевает песенку, судя по мотиву, вышедшую из старого доброго черно-белого Голливуда.
Однако Венеция не ограничивается хитросплетением каналов, собранием домов вечно простуженного вида, это не только круто выгибающиеся мосты и краснокирпичная колокольня. Это целая россыпь островов на мелководье лагуны: остров стеклодувов и остров кружевниц, остров для сумасшедших и остров мертвецов, остров-арсенал и остров-монастырь, остров-заповедник для богатых и знаменитых и остров-окраина, где на балконах обшарпанных домов висят разноцветные флаги постиранного белья. Для каждого странного, необычного существа здесь определен подходящий уголок. Один лишь вопрос возникает (но задавать его нужно с иронией, не серьезно): а есть ли здесь место для обычных людей? Кажется, нет. А потому обычные люди уходят из города под вечер, оставляя за спиной лиловую на закате ленту Большого канала, вдоль которой выстроились старчески-печальные палаццо, живущие воспоминаниями о былом.
Флоренция, в ассоциативный противовес Венеции – солидная, плотная, крепко стоящая на тверди земной. Что порождает это ощущение – может быть, цветовая гамма архитектуры? Средневековые постройки, виллы восемнадцатого-девятнадцатого столетий окрашены в коричневый, охряный, терракотовый, песочный, теплые, надежные тона, совершенно отличные от текучего бирюзового или воздушно-зыбкого голубого.
И разве мог вырасти исполин-Дуомо, не имея под собой прочного грунта? Кафедральный собор Санта Мария дель Фьоре подавляюще-велик, необъятен для взгляда и как будто даже неуместен в слишком плотной застройке главной площади. Его сложному величию, вобравшему мощь самой матери-земли, необходимо пространство вокруг, чтобы развернуться вольно, нестесненно и окончательно сразить созерцающего. Белый и зеленый мрамор внешней отделки придают гигантскому собору легкость и ощущение силы жизни, какую чувствуешь, осязая крепкий, сильный, хрусткий стебель ириса. Прекрасно-избыточный, прихотливый декор, где каждый элемент гармоничен и неисключим, заставляет в изумлении размышлять: как, КАК у людей получалось создавать подобное великолепие?! (Эта мысль-восклицание в последующем еще не раз будет безответно тиранить ум). Мы, ныне живущие, гордящиеся высоким технологическим развитием, мы, постигшие и даже преодолевшие многие законы природы, разве способны мы сегодня сотворить что-то столь же удивительное? Да, сделать копию не составит труда – к нашим услугам компьютерное проектирование, подъемные краны, может быть, даже какие-нибудь лазерные резцы по камню… но нашему сознанию, впитавшему простоту линий, как эталон, не родить столь гигантскую, сложную, в мелочах совершенную идею Красоты. И тем она ценней, что служит только эстетическим и духовным целям, только восхвалению человеческого таланта и безграничных возможностей разума – и вящей славе Того, кто разум человеку подарил. Так хотелось думать романтику; прагматик ясно видел материальный символ богатства и величия могущественного города-республики. Обойдя собор по кругу – на счастье, если верить туристической примете – прагматик вместе с романтиком отправились осматривать город дальше, узкими мощеными улочками и крохотными дворами, через многоязычную толчею Понте Веккьо, к еще одной сокровищнице города – дворцу Питти. Оказавшись в залах музея, понимаешь, что воистину XV век боялся пустоты – между полотнами в тяжелых помпезных рамах едва видна атласная обивка стен, пурпур, позолота, богатые плафоны, белоснежный мрамор… от пышности убранства, нескончаемого потока громких имен, от темпа, в котором мы пробегаем анфиладу за анфиладой, голова идет кругом и уже хочется на волю, на воздух, несмотря на то, что впереди уникальная возможность осмотреть одну из самых знаменитых в мире коллекций предметов искусства, не томясь в очереди.
Из душных залов дворца (и от недостатка воздуха, и от роскоши) я сбегаю ото всех – бродить, узнавать, удивляться, глазеть, считать, сколько раз встретится на стенах придуманный каким-то остряком-художником подводный портрет Данте в маске. На набережной Арно полуденно-знойно, бирюзовая вода, белые арочные мосты, желтые виллы в темной зелени садов – наслаждаясь этим радостным сочетанием, я иду, не сверяясь с картой. Дорога приводит на оживленную площадь Санта Кроче, где стоит собор, более всего похожий на театральную декорацию – за фасадом не видно остального здания, и кажется, у него вовсе нет объема и протяженности, только это белое двухмерное «лицо». На пороге табачной лавки лежит разморенный жарой шарпей, и чтобы войти и расплатиться за открытки, приходится через него переступать. Животное относится к веренице посетителей с великодушным, можно сказать, патрицианским безразличием. Совершив обратный прыжок, я устраиваюсь у ног великого Данте, чтобы надписать открытки – отчасти надеясь уловить частичку его вдохновения. Взгляд отца итальянского языка столь строг, что поневоле испытываешь трепет ответственности – тут уж не позволишь себе небрежности и бедности выражений. Оставшееся до отъезда время я провожу в бездумной задумчивости, если только вы можете вообразить подобное состояние. Мысли бредут куда-то своим путем, без моего участия: их содержание составляет калейдоскоп дня и воображаемые эпизоды ближайшего будущего.
Поскольку все дороги непререкаемо ведут в Рим, вечером мы въезжаем в столицу Италии, в столицу мира. Районы на подступах к историческому городу сложно назвать благоустроенными: гаражи, заброшенные склады, эстакады, скелеты строек, слепые жилые дома, все в лишаях граффити. Останки крепостной стены особенно удачно вписываются в картину общей коммунальной обшарпанности. Не к месту разыгравшееся воображение дорисовывает в темном провале между облупленными домами изломанную, подволакивающую ноги человекообразную дрянь. Переезд затягивается, так что всерьез приходится уговаривать себя потерпеть еще немного – ведь ни один путь не может быть бесконечным. И когда мы все-таки благополучно оказываемся на «твердой земле», в гостиничном номере, который никуда не едет и не трясется, на ум сами собой приходят слова (со свойственным удачным соответствием моменту): «Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?» Поверьте, в столице постелили очень мягко, и это была наивысшая награда за многие часы езды.
А утреннее солнце все возвращает на свои места; никакой мистики вокруг – просто трехтысячелетний город начинает новый день, еще один в веренице миллионов и миллионов дней. Я выхожу в прохладное, свежее, светлое утро и становлюсь частью вечной жизни Рима. Улицы еще не наводнены людьми, а потому особенно красивы. Красив зеленоводный Тибр в высоких каменных берегах, в резной листве обрамляющих его деревьев дробится на солнечные пятна утренний свет. Красива просторная площадь Навона с белой доминантой собора – едва ли поверишь, что через пару часов это пространство будет запружено праздношатающимися всех национальностей; пока же один-единственный кельнер разглаживает скатерть на столике под тентом маленького кафе, и кто-то распахивает ставни на балконе во втором этаже… Пантеон, строгий до суровости, похожий на величественного, обремененного достоинством возраста античного философа, белоснежный Алтарь Отечества, столь нелюбимый римлянами за свою не-древность, симметрия площади Венеции, даже не отягченные историческим значением жилые дома с апельсиновыми деревцами в кадках на балконах - все-все в это утро вызывает интерес, удивление, восторг. Но вот я преодолеваю широкую, пологую лестницу на Капитолийский холм (почувствуйте – история все ближе), спускаюсь по другому склону… и дальше не могу ступить шагу. Не могу оторваться от открывшейся панорамы. Потому что Рим – вот он. Вот они, камни, впитавшиеся молекулы воздуха этих немыслимых трех тысяч лет. Передо мной руины древних форумов – Бог весть когда они последний раз служили своему прямому назначению, но они живы. Не безучастная груда валунов, добросовестно разобранная археологами на сектора, пронумерованная, каталогизированная, похожая на стерильный учебный образец в формалине. Нет. Отсюда через десятки веков прошлое присматривает за нами. Прошлое неумирающее – благодаря энергии и страстности тех, кто его создал. Пусть господствующая в науке аксиома утверждает, что Время линейно; в Риме этот закон нарушается с легкостью – века, эпохи, тысячелетия соседствуют, провозглашая естественное параллельное течение временных потоков. Ничто не заканчивается, ничто не начинается из ничего.
С этим открытием зритель вступит на широкую триумфальную дорогу, облитую горячими, ослепительными лучами солнца, как лучами славы, и пойдет навстречу Колизею, а оттуда – на Палатинский холм; и там, побродив меж осколков стен и колонн, напившись сухого аромата оливковой коры и нагретых камней, утолив жажду из источника, который, возможно, питал еще императорский дворец, зритель испытает счастливое удовлетворение человека, пребывающего в гармонии с внешним миром. И чувство это окажется настолько устойчиво, что вечером, сидя в блаженной усталости на балконе номера и слыша снизу русский басок с характерными «пацанскими» интонациями, безапелляционно утверждающийся бессмысленность каменных развалин и пр., особенно в сравнении с сокровищами ватиканских музеев – так вот, слыша это заявление, зритель благодушно удержится от контраргументов и только усмехнется. Что бы вы понимали, молодой человек, в «каменных развалинах»… И стала ночь, и настал день второй, знойный, яркий и полный новых открытий.
Щедрое римское солнце облило меня красным индейским загаром. Я шла по следам профессора Лэнгдона, помимо ключевых вех маршрута открывая объекты, не прославленные романом, но оттого ничуть не менее ценные и замечательные. Базилики, хитроумно спрятанные во внутренних дворах, площади с фонтанами в центре узла маленьких улиц, мемориальные плиты, колонны, малая копия Колизея, святилища, триумфальные арки, единственный пролет античного моста… В тот день я прокатилась в римском трамвае, где, независимо от степени знакомства, можно поддержать оживленную беседу с попутчиками и узнать все новости квартала; на личном опыте узнала, что за тип есть итальянский ragazzo, и поняла, что порой необходимо немного безумствовать – чтобы чувствовать себя живой. Жизнь нахлынула мощной приливной волной ранее неизведанных ощущений, ударила в голову, опьянила. Нагнетая томление, в кронах пиний трещали цикады, вечер дрожал и переливался огнями… Но стала ночь, и настал день третий, и следовало на время оставить мысли о мирском – потому что дальше путь лежал в Ватикан.
/>
Дворцовое государство я посетила ранее, без группы, экскурсовода и прочих отвлекающих факторов – не сумев преодолеть полумистическое притяжение, я пришла, чтобы понять или почувствовать силу, которой несомненно должна была обладать эта крошечная монархия. Просто постарайтесь представить: самого маленькое и некогда самое влиятельное государство на земле, обладавшее фактически неограниченной властью над историей, монархами, миллионами простых смертных. Государство, которое единоличной волей своих правителей вписало в мировую хронику крестовые походы и кровавые религиозные войны в Европе, абсурдную жестокость инквизиции, которое противостояло науке столь же ожесточенно, как и проискам дьявола; государство, которое рачительно копило ценнейшие шедевры мирового искусства и интриговало, интриговало, интриговало… Не говоря уже о том, что здесь должны знать о Боге всё... Однако природная склонность к экзальтированному восприятию и воображение, вдохновленное несколькими околонаучными изданиями по теории заговоров, меня обманули. Не было столпа света над собором Святого Петра, не было и сановных лиц, что во время неспешной прогулки по садам Ватикана разыгрывают в уме сценарии обретения абсолютной тайной власти, не было коварных иезуитов и не было пресловутых сокровищ. Только наводящая головокружение симметрия колоннады Бернини, нескончаемый поток любопытствующих со всего мира, охрана в штатском, выделяющаяся из толпы идеально пошитыми костюмами. Можно, пожалуй, разочароваться - всё так обыденно, так по-мирскому, и совсем не ощущается . Но не спешите принимать разочарование в сердце. Не поленитесь выстоять очередь в собор Святого Петра. Это непредставимо-гигантское архитектурное сооружение, размеры которого едва ли ощутишь благодаря идеальной соразмерности. Вдумайтесь: самый большой храм мира, а принимая во внимание, что во Вселенной мы пока одни - самый большой храм Вселенной. Разум не готов играть столь масштабными абстрактными величинами, а потому пока застрахован от ошеломленного ступора. Ненадолго. Впечатление от "Пьеты" тем сильнее, что скульптура открывается внезапно и вовсе не там, где ожидаешь увидеть столь великий символ веры. Не в центре, а в правом пределе, у врат. Она поражает отчужденностью своего безграничного, смиренного горя - и спокойствием знания, что настанет день Воскресения. В ней так тонко, так совершенно соединятся юность, кротость с силой и статью зрелого материнства, что остается загадкой - как человеческие руки могли создать столь совершенный образ?
...минуя горные серпантины, где с одной стороны из бездны ущелий угрожающе поднимаются пики кипарисов, а с другой нависают отполированные временем высокие каменные склоны, пересекая пестрящую подсолнуховыми полями Умбрию, мы движемся к родному городу Федерико Феллини. Мы едем к морю.
Римини есть длина, протяженность - более двадцати километров побережья вдоль мелкой, суетливой воды; на пляжах и на улицах еще людно и шумно от гуляющих-загарающих-отдыхающих, но в город уже начала проникать эта особенная, тонкая печаль курорта в ожидании низкого сезона, когда все уснет, стихнет, замрет и будет неотрывно смотреть в остывающее море. Каждое утро по бульвару шуршит все больше некрасиво пожухших листьев, в которых кроется безнадега наступающей осени.
На первый взгляд здесь масса интереснейших местечек и уголков, куда можно забраться, десятки вариантов прогулочных маршрутов, и на каждом шагу – идеальный, открыточный вид, просящийся на снимок. Вот песчаная тропинка вдоль берега речки Мареккьи, по одну сторону шелестят высокие тростники – кромки вытянутых листьев даже на вид острые; по другую - задние стены домов, а на них – картины, целая галерея незамысловатых, но приятных глазу приморских сюжетов. Вот гавань, длинный бетонный пирс и маяк; над водой – лес тонких мачт, бело-синие крутые борта яхт и яхточек поблескивают на солнце. А можно отправиться в центр Римини, где происходит некое сумбурное, пестрое движение, соответствующее здесь бурной жизни больших городов; по средам это движение еще усложняется, потому как по периметру древней городской стены раскидывается рынок-торжище, где можно найти все, что душе угодно. Или, если хочется уединения физического и мысленного, стоит навестить квартал на левом берегу судоходного канала – несколько узких улиц, разноцветные двухэтажные домики тесным рядом, цветы на подоконниках, картинные ставни и двери, и ни души… Но вся эта прелесть, увы, довольно быстро становится знакомой и меркнет; проживи здесь подольше – и ты поймешь писателей в творческом кризисе, которые сбегают в заштатные городки в поисках рабочей тишины, а находят только скуку, а вот истину на дне стакана никак не поймают.
Но если цивилизация может наскучить, то природа – никогда. Море неисчерпаемо-красиво, его переменчивая синь, безграничный простор, неустанное движение – разве скажешь, что устал наблюдать за морем, ибо изучил его в совершенстве? Оно лукавит, притворяясь знакомым. Природа любит поражать.
Они последовали один за одним, два естесвенных знамения в библейском вкус, предвещающие что-то значимое, неясно-грозное. В один из вечеров над городом взошла огромная красная Луна, а на следующих день волны отхлынули от берега, обнажив песчаные косы, и больше не вернулись. И люди пришли на землю, что оставила вода, и удивлялись, обсуждали небывалое событие, играли, резвились и собирали плоды моря, а ночью…
Так, наверное, звучит артиллерийский залп, предваряемый белой с кровавым отсветом вспышкой во все небо. Под покровом темноты в город вошла буря. Из-за окна доносился даже не свист ветра или дождевая дробь – это был многоголосый скрежещущий рев; ураган шутя пригибал к земле деревья, жонглировал садовыми креслами, ливень сек горизонтальными потоками, и уж вовсе не стоило представлять, что творилось в эти минуты на побережье… Сколько сердец дрогнуло той ночью, сколько признало свою беспомощность и ничтожество перед всемогуществом стихии – останется тайной, которую забрал с собой яростный вихрь, улегшийся столь же незаметно и быстро, сколь и разразившийся. Жизнь, замершая на время безумства природных сил, при первом проблеске дня пошла своим чередом: люди делились впечатлениями от прошедшей ночки, оценивали размах бедствия, подсчитывали ущерб, а кое-кто сразу же поспешил к Морю, ибо ободранная черепица и выкорчеванные гранатовые кусты – происшествия редкие, но в философском смысле обыденные. А вот шторм – другое дело.
Оно бесилось, катило мощные валы цвета селевого потока, кидалось грудью на волнорезы, разбиваясь в белую пену. Оно гудело, и хотя в нем уже не было безумного, необузданного бешенства, оно все равно походило на грозного зверя, усмирившего собственную ярость, но способного в любой момент превратиться в слепую, недобрую силу. Оно пронзало взгляд немыслимыми оттенками синего, стального, бирюзового на мрачном фоне перинно-серого неба, а позже, когда появилось солнце, пенные взрывы у каменных гряд ослепительно заискрились. Ветер, все еще очень сильный, пронизывал до костей, бросал в лицо соленую водяную пыль, обувь давно промокла, но разве можно было по собственной воле ради презренного комфорта отказаться от такого зрелища? Разве можно был уйти от бездны?
Здравствуй, дневник. День начинался так многообещающе – снегопадом, что принесла с собой яростная Александра. Персональное мое суеверие почитает снегопад в день рождения добрым знаком; ну, по крайней мере, просто приятным явлением. Я же северная принцесса, а потому не могу не радоваться, когда пустота звонкого мерзлого асфальта укрывается белым пухом. …но, подчиняясь гнилому питерскому микроклимату, снег недолго оставался собой; полчаса – и по отливам окон застучала капель. Декабрь… Но я завела этот разговор не ради обсуждения погоды. Миновала моя четверть века, пролетел очередной год земного бытия, а значит – настало время анализа, чтобы ничто не прошло бессмысленно. До нового года осталось не так много, и можно было бы подвести как бы подытог, но порядка ради я ограничусь лишь персональной датой. Новый период мы всегда открываем в приподнятом настроении, искренне веря, что все сложности и невзгоды остались позади, а дальше последует беззаботная радость, но ход событий – от серого к иссиня-черному – насмешливо утверждает обратное. 2014 год выдался сложным. Если бы не боялась прогневить высшие силы, я сказала бы, что ацтеки ошиблись в расчетах на пару лет, и апокалипсис, ожидавшийся в 2012-м, настигнет нас в текущем – как-то всё так складывается в нашем безумном, безумном, безумном мире. А может, он и наступил тогда, и мы продолжаем жить, «не заметив, что нас уже нет». И все кругом – вечно серое, заложенное пуховыми перинами небо, и мрачные лица, и злобные голоса, и общая абсурдность происходящего – картины ада в никак не угасающем сознании. Кто знает? 2014 год – под знаком больниц, посменной вахты у бабушки, лекарств, новых диагнозов, прогрессивно ухудшающихся, пока они не дошли до апофеоза современного медицинского бедствия – онкологии… Да, нынешний год запомнится такими вот невеселыми вехами. Будучи, по традиции, прилежной ученицей, я, конечно, из всего пыталась извлечь урок, пусть и политый слезами отчаяния и злости. Обстоятельствам плевать. Они заставили меня избыть брезгливость и мнительность, научили терпению и терпимости, научили не думать о себе. Впрочем, от этого не удалось избавиться на сто процентов. На втором месте – работа. Работа, работа, работа – отрываем счет – уставы-протоколы-выписки-приказы, меняем карточки, разблокируем ключи – и….. начинай сначала! Законодательные новшества, поставившие на уши наш правильный и обязательный банк... Попытки успеть все и сразу и не накосячить при этом. В целом – год сурка, то ли затянувшийся, то ли слишком уж быстро пролетевший, не сразу разберешь. Второе вернее. И потом – возвращение блудного папаши, самая удивительная, необъяснимая и дипломатически-невыдержанная уступка предателю Дома. Во имя сохранения самого Дома, как гласит официальная версия; неофициальная, а значит истинная, куда менее достойна, ибо жалость всему причиной. Жалеть мужчину (мужчину?), изменяющего тебе третий раз? Чего-то я не понимаю в социальном явлении, именуемом браком.
Но меня послушать – прямо беда, а не жизнь. А между тем… Январские праздники на Сицилии, великолепие римских руин и купоросная зелень вод Венеции… Мое 25-летие отмечено тем, что я, северная принцесса, продала сердце Италии. Не все, конечно. Немалая его часть неизменно принадлежит безлюдным просторам тверской земли – с бескрайними полями, где так сладок воздух июльского полудня, с лиловым шелком вечерних вод реки, с неподвижным безмолвием закатов… И если вести счет всему хорошему 25-го года по событиям, то: концерт 30STM, первый в моей жизни рок-концерт, три поездки в Москву, пусть по делам и ненадолго, но зато с возможностью повидать моего дорогого Лиевского, и еще – его роман, радующий объемом, а значит, нескорым окончанием, и отчего-то не сразу пришедшее понимание – теперь я владею инструментом для исполнения давней своей мечты: издания его стихотворений и прозы.
Однако суммировать происшествия из колонок «плюс» и «минус» - занятие примитивное, определенный уровень развития обязывает делать более сложные выводы. А они, точнее – он, один-единственный, таков: 25-й год научил меня смелее относиться к жизни. Давно пора бы, да? Но ведь лучше поздно, чем никогда. Это ничем не подтвержденное наблюдение, но ощущения непререкаемы и истинны. Остается дождаться, когда смелость принимать предлагаемые обстоятельства перерастет в импульс решительного деяния.
Грядущий корпоратив вдохновляет меня, как никогда - объявлена игра "Что? Где? Когда?" в стилистике 20-х годов. Сумрачный зал игорного дома, сизый дым сигар, острые взблески драгоценностей. Андрогинные силуэты, зачерненные веки, темные маленькие губы, длинные нити жемчуга, диадемы и султаны... Какой простор для внешнего самовыражения! У девчонок на работе только и разговоров, где найти платье и аксессуары по моде, прекрасная половина коллектива ожидаемо пребывает в предпраздничной ажитации, предвкушая возможность блеснуть и продемонстрировать себя во всей красоте - вне дресс-кодовых и уставных рамок. Что-то будет!