Нет, все-таки я должна написать об этом, хоть и месяц спустя. «Сиротливый запад» был полуудачной попыткой культурного обогащение/просвещения/просто приятного вечера. Я искренне полагала, что на сцене Комиссаржевки «почти комедия» будет зрелищем достойным, лиричным, добрым и т.д.
Спектакль открывался инфернальной картиной: под оглушающий вой сирен четыре странные монахини с фарфоровыми лицами синхронно вырывали страницы из телефонных справочников, совершали над ними некие загадочные манипуляции – посыпали мукой, поливали водой. Они словно бы перемалывали чужие судьбы, эти жутковатые гротескные норны в монашеских рясах - и все это под адские завывания сигналов об артобстреле.
Само действие, к счастью не сопровождавшееся столь «изысканным» аудиофоном, по уровню культурки – вот именно культурки – походило на «Нашу Рашу»: два бомжеобразных персонажа перебрёхивались их своих фанерных комнат-ящиков, употребляя выражения, едва ли допустимые на подмостках, особенно в театре с традициями. Половина зрителей покинула зал, не дожидаясь антракта, менее чувствительные выдержали чуть дольше. Те, кто честно попытался вникнуть в смысл активного обмена пейоративными выражениями, стали свидетелями следующей драмы.
Герои – братья Коннор, жители ирландской глубинки, терпеть друг друга не могут, поэтому любая мелочь – вплоть до цвета кухонной плиты и наличия бороздок на чипсах – вызывает между ними бурную перепалку. Братья являют собой классическую пару: большой тихоня Коулмен, у которого в голове водятся неизвестно какие дьяволы, и мелкий задира Вален, у которого что на уме – то на языке. Их дуэт дополняют малолетняя представительница некой агрессивной субкультуры Герлен, чудо в драных колготках, и пастор Уэлш, тщетно вопиющий в этом аду сквернословия, алкоголизма, распущенности и безысходности о моральных ценностях и добродетели.
При всей пошлости и сумбурности внешнего, глубинный слой постановки достоин внимания и размышлений. Когда персонажи, каждый в свой момент, перестают паясничать, затронутые проповедями – да что там, воплями отчаяния – Уэлша, и по-своему, пусть грубо, упрощенно и обыденно трактуют огромные проблемы – в этом есть что-то почти трогательное. Когда они рассуждают о вере, о посмертной судьбе душе, о соотношении жизни со всеми ее тяготами с освобождающей, но забирающей самое ценное смертью – в такие моменты откровенности они становятся похожи на непослушных, но тем не менее чистых и честных детей. Да, они грязны снаружи – но это лучше, чем грязь внутри. Вся их циничность и грубость – наносная, это защитный панцирь, предохраняющий их от личного и всеобщего одиночества, от «сиротливости». Приобретенная в ходе эволюции наклонность, помогающая выжить в удушающем болоте бесконечного быта. Механизм, так и не развившийся у бедняги Уэлша, покончившего с собой.
В общем, не рубите сплеча, когда речь идет о постановках и людях. В результате они могут оказаться гораздо лучше, чем показались на первый взгляд.