Сказка. Начало

[RomanticDiary]

Интересно, почему так получается, что я есть, и в то же время меня как будто нет, размышляла Соня, прогуливаясь по покатой, словно стекающей с берега в воду беломраморной террасе Новой оперы. Ультрасовременное здание – сплошь сталь, стекло и белый камень – походило на космический корабль, при посадке одним краем зарывшийся в прибрежный песок.
Нет, не так. Почему я одновременно здесь и где-то далеко? Мое тело, вот оно, меряет медленными шагами пандус театра, а разум… А разум уносится в выдуманные мной самой миры, видит нездешние пейзажи, ведет обстоятельные диалоги с воображаемыми друзьями, заводит знакомых среди людей, настоящая встреча с которыми едва ли возможна, переигрывает сценарии уже случившихся событий, заглядывает в будущее… Крылья фантазии…
Нет, снова не то. Почему мир вокруг такой… неосязаемый? Да-да, именно – неосязаемый! Это словно прозрачная стена между мной и тем, что вне меня. Я вижу сквозь чистейшее стекло и свой дом, и сквер, через который каждое утро иду на автобусную остановку, которая тоже предстает без малейших искажений, за мой невидимый барьер проникают звуки – моторы машин, шелест ветра, плеск воды, сварливые крики чаек в гавани, музыка из окон соседей, приглушенная беседа прохожих, детский смех. Эта стена не препятствует и запахам, и потому я знаю, что когда выпадает первый снег, то воздух наполняется свежим ароматом скошенной травы или арбуза, а у осени острый, щемяще-пряный, горьковатый запах, а с Осло-фьорда тянет солью, водорослями и большой водой, а в кофейнях витает дух интеллектуальной молодежи, творческой, независимой в суждениях, с легчайшим налетом снобизма – мокко и корица. Я знаю, как выглядит, звучит и пахнет окружающая реальность, но не ощущаю… Кто поручится, что вот этот гранитный парапет, который я вижу, – не иллюзия? Не пройдет ли моя ладонь сквозь него, если я попытаюсь дотронуться? Кажется, стараясь оградить меня от опасных проявлений окружающего мира и избавить от дурных привычек, мама отучила меня и воспринимать реальность, плотность видимого пространства и вещей. Не подбирай листья с дороги, они грязные. Не вздумай трогать бездомных животных, от них можно подхватить заразу. Да-да, мама, я больше не шаркаю ногами, разбрасывая укрывающие тротуар кленовые лапы; больше не ковыряюсь весной в грязи, проделывая русла для ручейков; стараюсь не хватать снег голыми руками, потому что цыпки у девушки – некрасиво и неприлично. И к людям не прикасаюсь больше, чем этого требует этикет – только короткое энергичное рукопожатие. Я веду себя правильно, так, как подобает воспитанному человеку – и живу в красивой хрустальной раковине, откуда иногда высовываю улиткины рожки – ну очень редко, когда случается нечто совсем уж экстраординарное. Та, что является Соней Хенриксен, обычно пребывает где-то далеко от поверхности, в космических глубинах, выставив наружу в качестве внешнего представителя, автопилота, дозорного, первой сигнальной системы - меня.
Фу, какая глупость! Соня поморщилась. Так можно додуматься до психического заболевания. Ах, Гамлет в юбке… Всё бы тебе рассуждать, препарировать свою душу, устраивать в ней раскопки, рефлексировать – нет бы действовать!
Вот оно, озарило Соню. Действовать! Она даже плечи расправила и улыбнулась – суть проблемы найдена. Просто она и жизнь идут параллельными путями, которые, как доказал еще умник Эвклид, не пересекаются ни при каких обстоятельствах. Я только наблюдаю, не живу. Может, таково мое предназначение – наблюдать? Но я всегда хотела влиять на ход событий, создавать поворотные моменты, развилки в глобальном сюжете. Или это так, самомнение амебы? Что мешает мне совершить поступок? Когда нужно выбирать, я склоняюсь к наиболее разумному, наиболее обтекаемому, ожидаемому варианту – и существование продолжается, словно ничего и не было, так, слегка качнуло на стрелке, маленькое неудобство, а за ним привычный комфорт пассивного бытия. Что это – нерешительность? Трусость? Как набраться смелости и шагнуть навстречу изменениям?
Щурясь от ослепительных солнечных бликов, играющих на рябой поверхности залива, Соня рассеянно наблюдала за мужчиной, что стоял у самой кромки эспланады, едва не касаясь воды носками ботинок. Напряженный, окаменевший, очарованный голосом мерно плещущей воды, он пристально всматривался в мелкие искрящиеся волны, лижущие мраморный скат – и не замечал, что его тело помимо его воли поддается манящей стихии, стремясь навстречу, опасно наклоняясь, и рука сама собой тянется погладить холодный шелк жестокой северной воды…
«…менять ход событий…»
-Не надо, - громко, то ли испуганно, то ли просительно сказала Соня.
Незнакомец вздрогнул, выпрямился и оглянулся на нарушительницу тишины. На его лице отражалось недоумение и недовольство – зачем поднимать шум? Однако секунду спустя строгие черты смягчились, как будто незнакомец вдруг понял суть недоразумения.
-О, фрёкен, вы подумали… - принятый Соней за самоубийцу мужчина смущенно, как бы извиняясь, улыбнулся, - нет, нет, я не собирался…
Он бросил взгляд на водоем.
-Нет, не собирался, - повторил он.
Соне сделалось неловко за свой порыв. И с чего она взяла, будто он непременно бросится в залив? Может, человек просто хотел полюбоваться сверкающей водой… Чувствуя, как приливает кровь к щекам, она была готова убежать с места позора. У незнакомца, которому Соня, похоже, испортила созерцательный настрой, было, по-видимому, то же намерение – поскорей покинуть эспланаду.
-Простите, если напугал, фрёкен. Хорошего дня, - произнес он с учтивым, старомодным полупоклоном и ретировался, оставив Соню одну на просторной мраморной площадке.
«Молодец, Хенриксен!» - не без яда подумала Соня. – «Вот ты и начинаешь выходить из своего кокона бездействия; гляди-ка, человека от суицида удержала.» Правда, в памяти всплыл виденный лет сто назад фильм ужасов, в котором один сердобольный дядечка тоже спас самоубийцу, приняв таким образом ответственность за жизнь последнего. А потом не знал, как избавиться от демонов, которые пришли взыскать за кровавые преступления, совершенные самоубийцей впоследствии.
Но незнакомец на преступника вроде не походил…
Выждав еще пару минут, чтобы точно не столкнуться со «счастливо спасенным», Соня пошла наверх. Солнце скрылось за плотным слоем облаков, похолодало, у большой воды стало слишком неуютно.
На тротуаре валялась небольшая книжка в истертой черной обложке, перетянутая резинкой, как молескин. Страницы на обрезе были желтые, волнистые, будто промокшие. Соня подняла находку и положила на ближайшую скамейку – может, хозяин отыщется. А некоторые подписывают свои ежедневники: имя, адрес, телефон – как раз на случай потери. Соня сняла резинку, под ветхой обложкой обнаружились рисунки графитный карандашом: улицы средневекового города, пейзажи, внутреннее убранство некой лавки, круглый стол с лампой в плетеном абажуре над ним, изображения растений. Некоторые страницы были покрыты аккуратным мелким руническим текстом.
И хотя никаких намеков на личность владельца записная книжка не содержала, Соня пребывала в твердой уверенности, что вещица должна принадлежать давешнему незнакомцу.