Если дожидаться роскоши неограниченного или хотя бы просто продолжительного свободного времени, которое можно посвящать "искусству ради искусства", не смешивая мысли о несерьезном с ежедневно-деловыми заботами, то можно вообще никогда ничего не написать. Надо уметь распоряжаться лимитированными ресурсами, однако.

Закончила "Если однажды зимней ночью путник..." Книга начинает читаться легко и увлекательно, потому что в протагонисте - Читателе - узнаешь себя: в том, как он классифицирует книги - Цитата
Узнаешь себя в его не слишком-то похвальной манере - "запальчиво берешься обсуждать известного автора, прочтя из него одну, от силы две вещи, а она не задумываясь перебирает полное собрание сочинений..."
Я не возьмусь распутывать и структурировать то множество ответвлений и петель, что совершает повествование, похожее на гавайскую гирлянду, в которой белые цветы внешнего, рамочного повествования перемежаются с разноцветными бутонами неоконченных романов. Любопытно, как эти эти отрывки зеркалят условную реальность: в них каждый раз встречаются Мужчина и Женщина, при этом Он прост, бесхитростен, наивен, а Она, напротив, таинственна, хитра, опасна, решительна, даже агрессивна. Каждый мужской образ из этой вереницы в той или иной степени заслуживает сожаления, которое в ударной дозе хочется опрокинуть на ГГ вставного романа "Над крутым косогором склонившись". Он до того беспомощен в своем ожидании, что внешняя сила возьмет на себя управление его судьбой, так глупо его полусуеверное стремление толковать каждый встречный предмет, как знак рока, как указатель к действию, так раздражает его беспокойное уныние. Он столь увлечен поиском новых предвестий беды, что не замечает, как уже стал пешкой в чужой игре, нелепым и неумным исполнителем чужих замыслов. И ведь он потянет ярмо, не пикнув - только еще больше ударится в меланхолически-тревожное "предвиденье" и "предощущение". В общем, как вы поняли, этот тип мне не понравился.
Да, начало книги очень воодушевило меня, но чем дальше и запутанней становились внутритекстовые взаимосвязи, чем изощренней автор наслаивал гипертекстовость, тем меньше простой прелести оставалось в романе (или же свою губительную роль сыграло то, что дочитывала я его в метро в час пик по дороге на работу?) Он стал слишком искусственным и уже не вызывал очарованного удивления тем, как изящно и непринужденно смешиваются сюжеты, герои, мотивы, как легко автор прочитывает своего читателя, безошибочно угадывая его поведение. Зато финальная глава, самые последние ее слова - как пробуждение от недоброго сна, как внезапная, безыскусная, но тем и приятная развязка напряженного сюжета: какое счастье, думаешь ты, что весь этот клубок запутывался в книге внутри книги, а не вокруг Читателя и Читательницы. Ведь есть же надежда, что на самом деле не было никакого переводчика-мифомана, никаких фальшивых контрреволюционеров, внедренных в среду революционеров настоящих, не было машин, анализирующих частотность слов в запрещенных романах - короче говоря, в конце как-то утешительно думать, что вся чертовщина происходила на один уровень дальше от тебя и персонажей книги, которую держишь в руках.
В целом роман показался мне симпатичным, с позиции того, КАК он сделан - говорить о том, ЧТО он дает читателю, здесь следует во вторую очередь. Держа в уме наставления незабвенной А.Е., из всякого книжного слова можно попытаться вынести что-то полезное. Благодаря Кальвино, например, я наконец-то поняла, что есть гипертекст. До сей поры он для меня был энигмой - все о нем говорят, но что он из себя представляет?..
Радуюсь, что не взялась отправить Ф.Л. Мне было бы стыдно за неразбериху последних глав.