Здравствуй, дневник.
Что ты представляешь, когда слышишь это имя - Прага?..
А для меня это первое осознанное заграничное путешествие. Именно тогда я и начала писать свои путевые заметки, которые поначалу были совсем безыскусными: "Такого-то числа была там-то, видела то-то". Разумеется, эта прямо-таки выдающаяся краткость, происходившая скорее от непривычки к письму (ведь мысли буквами тоже надо уметь записывать), нежели от недостатка эмоций, совершенно не передает того ошеломляющего эффекта, что Прага произвела на меня. Я была настолько поражена духом города, что даже поместила сюда действие своей повести о доблестном охотнике на вампиров Себастьяне (меня можно понять и простить - пятнадцать лет, мода на вампиров в массовой культуре и фатальная, всепоглощающая влюбленность в мальчика из старшего класса. Как соотносятся вампиры и первая любовь? Она, эта любовь, как водится, была безответной, и я не могла напрямую выразить предмету своего интереса восхищение его достоинствами, как реальными, так и мнимыми. Но любви нужен выход, особенно в пятнадцать лет, а потому П. со всеми его плюсами и минусами превратился в бесстрашного, благородного, умного, привлекательного истребителя нечисти.)
Так вот, возвращаясь к Праге. Магия ее была велика и необорима, и ту мистическую повесть я стала сочинять, помимо прочего, еще и ради запечатления образа города. Этот мысленно-эмоциональный отпечаток, вроде фотографического негатива, моя память сохраняла и лелеяла, как некий эталон, и вот спустя много лет очередное спонтанное решение - а не съездить ли? - дало мне шанс свериться с некогда приобретенным идеалом.
Отпускные мыслечувстваДесять лет назад (странно представить!) я попала в город сумрачный, холодный, малолюдный, наполненный черным сырым воздухом - черным от стен готических башен и соборов, от низких дождевых облаков. Было начало мая, из пышных садов, чья свежая, бодрая зелень буквально не умещалась внутри оград, текли прохладные, влажные струи весенних ароматов - черемуха, вишневая кора, что-то неопределимое еще, но волнующе-сладкое. С парапетов Карлова моста строго, грустно смотрели вниз, на человеческую суету, каменные святые, того же исключительно-пражского черного цвета, впитавшие дыхание времени. По вечерам - звук размеренных шагов по брусчатке, и слышен летящий за два квартала от тебя трамвай, и надо всем - мистическое очарование, дух легенд Еврейского квартала, таинственные мотивы романов Майринка и игра воображения, соблазненного загадками имен рабби Лёва, Джона Ди, Эдварда Келли... Пражские улицы и литература в моем внутреннем видении взаимопрорастали, переплетались, перетекали одно в другое...
Прошли годы, мы - город и я - встретили снова. Прага вышла из состояния полуреального бытия, став вполне обычным, утомительно-жизнерадостным, каким-то излишне живым местом туристического роения. Таково было первое впечатление, когда я по приезде по старой памяти побрела на Староместскую площадь. Любопытно было наблюдать за тем, как оживает память и вдруг уверенно подсказывает, куда свернуть, как называется улица, где расположен тот или иной памятник. Но в целом, несмотря на проблески узнавания, на лице моем непроизвольно сложилась удивленно-разочарованная мина. Это готическая Прага, которую я полюбила? Вот этот солнечный, по-летнему беззаботный город, галдящий тысячами испанских и корейских голосов, пестрящий сувенирной чепухой с ярлычком "made in China"? Да ладно...
На берегу Влтавы села я и задумалась. На воде покачивались прогулочные теплоходы. Солнце лилось щедро и непривычно (после двух месяцев условного питерского лета, состоявших в основном из дождей и пронизывающих ветров, обилие света и зной казались уже чем-то аномальным и подозрительным). Пахло ультрафиолетом и было как-то... свободно. Освобожденно. И я сказала себе: подруга, у тебя отпуск, тебе наконец-то фантастически повезло с погодой, ты предоставлена самой себе - просто наслаждайся каждым моментом. Побыть серьезной, впасть в меланхолическую задумчивость, навеянную внешней обстановкой, упиться острым осознание непрочности и преходящести всего - еще успеешь. А сейчас иди гулять и будь счастлива. Это совсем не сложно, когда жизнь предлагает столько поводов. Начать хотя бы с того, что я поселилась на корабле - он, конечно, накрепко пришвартован, но все равно - самый настоящий корабль, и как в старину, кругом темное полированное дерево, в каюте тяжелая мебель, рундук для хранения вещей и маленькая настольная лампа, и едва уловимая качка, когда в борт нашего дома ударяет волна от проходящего мимо парохода. И вечерами, после насыщенного событиями и картинами дня, сидя в счастливом изнеможении над картой и путеводителем и сочиняя маршрут на завтра, чувствуешь себя немножко Горацио Хорнблауэром.
Счастье приносят простые события: оказаться на главной площади города до начала туристического нашествия и послушать уличного музыканта. Выйти утром на набережную и увидеть уже раскаленное, голубой эмали небо, и самой себе придумать игру - постараться не выходить из тени, куда бы ни шел - но в итоге сдаться на милость победителя, потому что горячие белые лучи повсюду, и нет смысла от них скрываться. По случаю жары на площадь перед бывшим королевским дворцом приезжает поливальная машина, но не для того, чтобы сбить пыль на тротуарах (центр Праги практически стерилен) - они делают дождь для изнывающих от зноя. Глупая и приятная романтика - вымокнуть под этим импровизированным душем, но почувствовать себя заново родившейся. А после перерождения, придавая событиям определенную логику, пойти в собор. Как он огромен, собор святого Вита, и как легки на взгляд его стены, собранные из черного готического кружева. Он похож на древний остов дракона: в игольчатых шпилях и тонких соединительных арках, украшающих алтарную часть, видны суставчатые кости, некогда державшие могучее крыло. Как будто, предчувствуя свой последний час, грозный зверь водворился на высоком холме, лег и закрыл проницательные янтарные глаза... Шли века, и его, очищенного временем от оболочки плоти, нашли люди и поразились величию и гармоничности конструкции и решили, что здесь, внутри высоких сводов, достойно служить Богу. Они украсили найденный костяк золотом и мозаикой, и таким он дошел до нас, и только если произвольно расфокусировать зрение, смотреть и не видеть - только тогда из архитектурных линий выступают очертания драконьего скелета. Это неизбежно, видимо. Даже при курортно-приморской жаре и обилии солнца Прага настраивает на странный ход мыслей. Но к вечеру это проходит.
Вечер - время беззаботного отдыха, когда приятней всего уютно устроить на набережной и наблюдать, как опускается темно-синее покрывало ночи, становится ярче подсветка мостов, церквей, дальнего Градчанского холма. Приятно ощущать неподвижный, комфортно-теплый атласный воздух, особенно ласковый после дневного пекла. А окружающее становится тем временем все темнее и контрастнее, и вдруг перед тобой возникает ожившее полотно Ван Гога - рябые, дрожащие желтые дорожки фонарного света на черной, отливающей синевой воде.
Свет, океан горячего света - доминанта трех с половиной дней, проведенных в Праге. Он сам по себе радость. И как же хорошо было окунуться в эти потоки раскаленного золота, покинув музей Франца Кафки. Не подумайте, будто он был так плох - напротив, экспозиция удачна и эффектна настолько, что подавленная кафкианская тревога пускает в сердце бледные ростки, и безысходность в паре с печалью уже участливо поглядывают на посетителя из затянутого черной тканью угла. Кафка, рожденный в замкнутой еврейской общине, сам носил в душе гетто, средоточие постоянного страха, подавленности, неуверенности в каждом шаге - и это все множилось на не слишком приветливую, по-видимому, атмосферу города начала XX века. После соприкосновения с этой вывернутой наизнанку душой, которая еще находила силы анализировать обстоятельства, что ее покалечили и даже быть немного ироничной - после этого делается так горько и тошно за человека, что настоящим спасением кажется просто очутиться на улице, среди праздных, веселых гуляющих. Характер первого знакомства с паном Кафкой обязал меня изучить его литературные труды: уж если видел чье-то раненое сердце, имей смелость узнать то, что написано пролившейся кровью. Любопытно, но в книжных лавках Праги мне не попалось ни одного более или мене полного издания - лишь отдельные романы, рассказы, дневниковые записи. А книжные лавки Праги, надо отметить, весьма хороши! При наличии достаточного времени на их плотно забитых полках, кажется, можно найти немыслимые библиографические сокровища любой тематики и на всех основных языках. И это не говоря о самой атмосфере староевропейских букинистических магазинов...
...однако пойдем дальше, ведь впереди нас ждет еще одна чудесная встреча, впечатляющий опыт - короткий визит в скрытый магический мир пещеры Реона. Под таким именем этот объект интереса был помещен в путеводитель, почему-то в раздел "Прага для детей". Практически невозможно было устоять перед соблазном отыскать "мир фантазии одного художника", которого, по уверениям автора, не сыскать ни на одной карте города. На лесистом склоне Петршинского холма стоял он, маленький и почти невидимый в окружающей зелени домик художника Реона. Я предполагала разное о его содержимом, чаще всего останавливаясь на мысли, что внутри может скрываться нечто вроде музея игрушек, только вместо плюшевых медведей и фарфоровых кукол - феи, эльфы и прочие лешаки, помещенные в условный интерьер пещеры. Однако действительно, как это нередко бывает, оказалась проще - и сильнее в воздействии. В крохотном доме, где всего-то составляющих чердак, подвал и винтовая лестница между ними, помещалась выставка картин, но как оформленная! Это и в самом деле было жилище волшебника, обустроенное в пещере: старые, полуистертые ковры, древние кресла, всюду осколки и относительно целые фрагменты скульптур: головы фавнов, когтистые лапы неведомых чудовищ, вот на подставке изогнулся майоликовый дракон. Стены и потолок с помощью фактурной штукатурки превращены в каменные своды, с которых свисают окаменелые же ветки лиственницы, звучат (источник неопределим) красивейшие кельтские баллады. И всюду - невероятные полотна-видения. Полупрозрачные существа, играющие на скрипках, дриады, чьи пышные волосы срастаются с цветами и травами, несуществующие, но привлекающие своей несбыточностью формы жизни и столь же невероятные сферы их обитания... Темная, насыщенная палитра, мягкие линии и никакого скучного реализма. Картины Реона привели меня к той же восхитительно-жуткой мысли, что и проза моего друга Феликса Лиевского: весь этот стройный, последовательный универсум, с единой символикой и системой образов, едва ли может быть просто плодом воображения, даже очень богатого. Здесь я вно не обошлось без личного опыта. Тем более что в молодости Реон длительное время прожил в Англии - кто знает, не открылись ли ему секреты Народа-Из-Под-Холмов?..
А названия полотен... это отдельное удовольствие. Поэты-символист прозакладывали бы души за такие образы. "Благословенное одиночество ночной мелодии". "Сад невысказанных молений". "Замок забытой тайны". "Стражи границ застывшего времени". Немного вычурно, таинственно, непонятно - и в полной гармонии с манерой письма.
Таким оно было, мое новое свидание с Прагой. Четыре дня - как персональная Вечность, прокаленная августовским солнцем, наполненная запахами горячих камней, речной воды, изнывающих от зноя рододендронов и сосен. Еще одна счастливая Вечность.