Этюд в черном
Этюд в черном
Тушь, разлитая
на тончайшей бумаге,
превратилась в рисунок:
повелитель и пленник
ненасытно-пустынного города
снова в попытках спасти
если не душу, то тело.
Звук шагов вязнет в тине
тишины и недвижности,
по ту сторону вод -
отраженье - реальнее.
Отвернись, и дома
снимут повязки
с выбитых глаз,
в бессмысленном вое
распахнут
зловонные пасти
подъездов. Бежать
бесполезно,
охотник - по следу,
его приближенье
неотвратимо,
как помутнение
разума. Поступь
паники вкрадчиво давит
на слух.
Нервы плавятся...
...но он уж устал
бегством спасаться
от призрачных тварей,
прятаться
в мертвых домах
и грязных дворах.
Смерти не будет, а значит -
вновь пробуждение
и с заданной точки
до невозможности
крика,
до мгновенного хаоса
страха...
....и вновь пробуждение.
Нужно придумать иное.
В истоме и скуке
он пойдет в синема,
где немое кино
и даже воздух
с запахом "ретро",
где одна кинолента
каждый вечер
и актер на экране
урит целую вечность...
Этюд в бордовомЭтюд в бордовом
Год за годом, век за веком... Стены давно превратились в развалины, но после ухода прежних обитателей новая жизнь никогда не селилась в этих руинах.
Вот в лесной глуши промелькнул бордовый блик - как последний жар угасающего костра или пятно крови. Это бледная баньши одиноко бродит меж каменных груд, прячется в уцелевших углах, пристально смотрит на заросшую тропинку, скрываясь в тени. Она помнит, как Художник нарисовал на ее фарфоровом лице узор-вуаль - и она оказалась обречена на вечную не-жизнь в стенах старинной полуразрушенной крепости. Только путник, не побоявшийся заглянуть на свет призрачного огонька в глубине развалин, осмелившийся последовать за завлекающим жестом тонкой руки, сможет освободить ее. Разгадать таинственный смысл сложного рисунка и стереть его с печального лица баньши. Как хотела она покинуть дом, в котором ее удерживала эта проклятая печать; болото за крепостью стало таким твердым от человечексих костей, что по нему можно ходить, как по земле. Никто не приходил по доброй воле, а те, чт оследовали за баньши, должны были погибнуть.
В тоске баньши пела свои безысходные песни, и тогда казалось, что в лесу кричит обезумевшая от горя птица. Осенью, когда вода становилась хрустальной, баньши сидела на берегу озера и рассматривала свое отражение, но не видела ничего, кроме переплетения линий, выведенных с беспрощадной точностью и аккуратностью. Весной, когда прозрачный лес только начинал покрываться пухом первой листвы, она со своим единственным другом - Черным призраком, что забредал к ней с кладбища неподалеку - неотрывно следила за неприметной дорожкой, надеясь, что кто-нибудь сам последует за ней в старую крепость, чтобы ласковой уверенной рукой избавить ее от проклятия узора.
Этюд в синемЭтюд в синем
В свободное время Охотник за сердцами любил уединяться и изучать алхимию душ опытным путем. Он смешивал нежность с кровью, пытаясь отыскать идеальное соотношение для элексира страсти, препарировал благие намерения, разглядывал на свет закопченные стеклышки человеческих кошмаров, чтобы найти основной цвет ужаса. Он ловил бабочек душ на острые иглы, составляя изысканную коллекцию: здесь были блдно-васильковые аргиады неисправимых мечтателей, ультрамариновые махаоны последних романтиков, индиговые переливницы философов. Были души, которые завораживали Охотника своим полетом - такие экземпляры он не обездвиживал стальной смертью. Они порхали вокруг, привязанные к своему господину шелковыми лентами рабской любви. Навек заковав сердце в прочнейшие доспехи, Охотник стал беспристрастным ученым, но порой он с затаенной улыбкой наблюдал, как его легкокрылые пленники бьются на привязи и терпят изощренные пытки за право быть рядом. Иногда на глазах его появлялись слезы - это плакада неумершая человечность Охотника за сердцами.