Listen how calmly I can tell you the whole story
Если дожидаться роскоши неограниченного или хотя бы просто продолжительного свободного времени, которое можно посвящать "искусству ради искусства", не смешивая мысли о несерьезном с ежедневно-деловыми заботами, то можно вообще никогда ничего не написать. Надо уметь распоряжаться лимитированными ресурсами, однако.
Закончила "Если однажды зимней ночью путник..." Книга начинает читаться легко и увлекательно, потому что в протагонисте - Читателе - узнаешь себя: в том, как он классифицирует книги - Цитата
Узнаешь себя в его не слишком-то похвальной манере - "запальчиво берешься обсуждать известного автора, прочтя из него одну, от силы две вещи, а она не задумываясь перебирает полное собрание сочинений..."
Я не возьмусь распутывать и структурировать то множество ответвлений и петель, что совершает повествование, похожее на гавайскую гирлянду, в которой белые цветы внешнего, рамочного повествования перемежаются с разноцветными бутонами неоконченных романов. Любопытно, как эти эти отрывки зеркалят условную реальность: в них каждый раз встречаются Мужчина и Женщина, при этом Он прост, бесхитростен, наивен, а Она, напротив, таинственна, хитра, опасна, решительна, даже агрессивна. Каждый мужской образ из этой вереницы в той или иной степени заслуживает сожаления, которое в ударной дозе хочется опрокинуть на ГГ вставного романа "Над крутым косогором склонившись". Он до того беспомощен в своем ожидании, что внешняя сила возьмет на себя управление его судьбой, так глупо его полусуеверное стремление толковать каждый встречный предмет, как знак рока, как указатель к действию, так раздражает его беспокойное уныние. Он столь увлечен поиском новых предвестий беды, что не замечает, как уже стал пешкой в чужой игре, нелепым и неумным исполнителем чужих замыслов. И ведь он потянет ярмо, не пикнув - только еще больше ударится в меланхолически-тревожное "предвиденье" и "предощущение". В общем, как вы поняли, этот тип мне не понравился.
Да, начало книги очень воодушевило меня, но чем дальше и запутанней становились внутритекстовые взаимосвязи, чем изощренней автор наслаивал гипертекстовость, тем меньше простой прелести оставалось в романе (или же свою губительную роль сыграло то, что дочитывала я его в метро в час пик по дороге на работу?) Он стал слишком искусственным и уже не вызывал очарованного удивления тем, как изящно и непринужденно смешиваются сюжеты, герои, мотивы, как легко автор прочитывает своего читателя, безошибочно угадывая его поведение. Зато финальная глава, самые последние ее слова - как пробуждение от недоброго сна, как внезапная, безыскусная, но тем и приятная развязка напряженного сюжета: какое счастье, думаешь ты, что весь этот клубок запутывался в книге внутри книги, а не вокруг Читателя и Читательницы. Ведь есть же надежда, что на самом деле не было никакого переводчика-мифомана, никаких фальшивых контрреволюционеров, внедренных в среду революционеров настоящих, не было машин, анализирующих частотность слов в запрещенных романах - короче говоря, в конце как-то утешительно думать, что вся чертовщина происходила на один уровень дальше от тебя и персонажей книги, которую держишь в руках.
В целом роман показался мне симпатичным, с позиции того, КАК он сделан - говорить о том, ЧТО он дает читателю, здесь следует во вторую очередь. Держа в уме наставления незабвенной А.Е., из всякого книжного слова можно попытаться вынести что-то полезное. Благодаря Кальвино, например, я наконец-то поняла, что есть гипертекст. До сей поры он для меня был энигмой - все о нем говорят, но что он из себя представляет?..
Радуюсь, что не взялась отправить Ф.Л. Мне было бы стыдно за неразбериху последних глав.
Закончила "Если однажды зимней ночью путник..." Книга начинает читаться легко и увлекательно, потому что в протагонисте - Читателе - узнаешь себя: в том, как он классифицирует книги - Цитата
Узнаешь себя в его не слишком-то похвальной манере - "запальчиво берешься обсуждать известного автора, прочтя из него одну, от силы две вещи, а она не задумываясь перебирает полное собрание сочинений..."
Я не возьмусь распутывать и структурировать то множество ответвлений и петель, что совершает повествование, похожее на гавайскую гирлянду, в которой белые цветы внешнего, рамочного повествования перемежаются с разноцветными бутонами неоконченных романов. Любопытно, как эти эти отрывки зеркалят условную реальность: в них каждый раз встречаются Мужчина и Женщина, при этом Он прост, бесхитростен, наивен, а Она, напротив, таинственна, хитра, опасна, решительна, даже агрессивна. Каждый мужской образ из этой вереницы в той или иной степени заслуживает сожаления, которое в ударной дозе хочется опрокинуть на ГГ вставного романа "Над крутым косогором склонившись". Он до того беспомощен в своем ожидании, что внешняя сила возьмет на себя управление его судьбой, так глупо его полусуеверное стремление толковать каждый встречный предмет, как знак рока, как указатель к действию, так раздражает его беспокойное уныние. Он столь увлечен поиском новых предвестий беды, что не замечает, как уже стал пешкой в чужой игре, нелепым и неумным исполнителем чужих замыслов. И ведь он потянет ярмо, не пикнув - только еще больше ударится в меланхолически-тревожное "предвиденье" и "предощущение". В общем, как вы поняли, этот тип мне не понравился.
Да, начало книги очень воодушевило меня, но чем дальше и запутанней становились внутритекстовые взаимосвязи, чем изощренней автор наслаивал гипертекстовость, тем меньше простой прелести оставалось в романе (или же свою губительную роль сыграло то, что дочитывала я его в метро в час пик по дороге на работу?) Он стал слишком искусственным и уже не вызывал очарованного удивления тем, как изящно и непринужденно смешиваются сюжеты, герои, мотивы, как легко автор прочитывает своего читателя, безошибочно угадывая его поведение. Зато финальная глава, самые последние ее слова - как пробуждение от недоброго сна, как внезапная, безыскусная, но тем и приятная развязка напряженного сюжета: какое счастье, думаешь ты, что весь этот клубок запутывался в книге внутри книги, а не вокруг Читателя и Читательницы. Ведь есть же надежда, что на самом деле не было никакого переводчика-мифомана, никаких фальшивых контрреволюционеров, внедренных в среду революционеров настоящих, не было машин, анализирующих частотность слов в запрещенных романах - короче говоря, в конце как-то утешительно думать, что вся чертовщина происходила на один уровень дальше от тебя и персонажей книги, которую держишь в руках.
В целом роман показался мне симпатичным, с позиции того, КАК он сделан - говорить о том, ЧТО он дает читателю, здесь следует во вторую очередь. Держа в уме наставления незабвенной А.Е., из всякого книжного слова можно попытаться вынести что-то полезное. Благодаря Кальвино, например, я наконец-то поняла, что есть гипертекст. До сей поры он для меня был энигмой - все о нем говорят, но что он из себя представляет?..
Радуюсь, что не взялась отправить Ф.Л. Мне было бы стыдно за неразбериху последних глав.