Listen how calmly I can tell you the whole story
...Сложное подобралось общество. Не располагающее к легким душевным разговорам, которые ничего не значат, не задерживаются в памяти, только оставляют приятное послевкусие. Собравшиеся лишний раз доказывали, что социум есть всего лишь сумма отдельных личностей, не заинтересованных друг в друге. Белокурый молодой человек с беспокойным взглядом неврастеника шагал туда-сюда, непрерывно шепча: "Väre eller ikke väre?" Иногда он случайно наступал на сложные схемы небесных сфер, которые почтенный профессор чертил на полу кусочком угля, но как будто не замечал того, что нарушает чужую работу. Ученый, впрочем, тоже не обращал внимания на помехи: он продолжал рисовать таинственные знаки, пентаграммы. Он не слушал речи некого господина, по виду которого невозможно было с точностью сказать, из благородных он или из простых. Господин убежденно клял любовь, поэзию и прочий вздор; ни к кому в особенности не обращаясь, провозглашал, что наука - единственное средство объективного познания мира. Впрочем, влюбленным юноше и девушке, что стояли в сторонке, держась за руки, и, как молитву, выдыхали имена друг друга, тоже не было дела до презрительных высказываний по поводу излишней сентиментальность.
И только Шут, вопреки своей сущности и предназначению, не кривлялся и не балагурил. Забившись в угол, он рассеянно наблюдал за присутствующими. Лицо, выражающее крайнюю степень усталости, находилось в трагическом диссонансе с нарисованной на нем маской весельчака. Шут мысленно уговаривал себя потерпеть еще немного: еще одна Вечность на арене, а потом, может быть, наступит избавление.... Ведь Господь, судя по рассказам, милостив, а грехи Шута не настолько тяжки.
И только Шут, вопреки своей сущности и предназначению, не кривлялся и не балагурил. Забившись в угол, он рассеянно наблюдал за присутствующими. Лицо, выражающее крайнюю степень усталости, находилось в трагическом диссонансе с нарисованной на нем маской весельчака. Шут мысленно уговаривал себя потерпеть еще немного: еще одна Вечность на арене, а потом, может быть, наступит избавление.... Ведь Господь, судя по рассказам, милостив, а грехи Шута не настолько тяжки.
Клоун в огненном кольце...
Хохот, мерзкий, как проказа,
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.
Лязг оркестра; свист и стук
Точно каждый озабочен
Заглушить позорный звук
Мокро хлещущих пощечин.
Как огонь, подвижный круг...
Люди - звери, люди - гады,
Как стоглазый, злой паук,
Заплетают в кольца взгляды.
Всё крикливо, всё пестро...
Мне б хотелось вызвать снова
Образ бледного, больного,
Грациозного Пьеро...
В лунном свете с мандолиной
Он поет в своем окне
Песню страсти лебединой
Коломбине и луне.
Хохохт мерзкий, как проказа;
Клоун в огненном кольце.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза...
М.Волошин, 1903